Око за око

— Что скажешь, Юшка? — Адам, Константин и канцлер Лев Сапега обратились к невзрачному лысоватому человеку, внимательно рассматривавшему Григория.

Юшка, ничего не отвечая, подошел к Отрепьеву еще ближе, пристально заглянул ему в лицо, обошел со спины, и только вновь оказавшись к новоявленному царевичу лицом к лицу, наконец заговорил:

— Он! Вот вам крест, что он! — дрожащими руками начал креститься Юшка, или Юрий Петровский. — Хоть и младенец он тогда был, а как сейчас помню — ручонка-то одна другой короче, и бородавка. Под глазиком бородавка была…

Григорий даже удивиться не успел, как Юрий, упав на колени, целовал ему руки и, плача, приговаривал:

— Жив! Жив наш благодетель, Дмитрий Иоаннович! Спасибо, Господи, что сохранил ему жизнь!

Григорий с непроницаемым лицом, какое, по его мнению, должно было быть у истинного государя, взирал на валявшегося в его ногах холопа, в то время как в душе у него все кипело. Кто-то из здесь сидящих заплатил за эти наигранные слезы, а это значило, что из этих трех влиятельных в Польше людей, самое меньшее, одному нужен был Димитрий-Григорий.

Адам, Константин и Лев переглянулись — на их лицах застыло торжественное выражение. Дорога была открыта…

Чем дальше в лес, тем больше дров: Григорий даже не успел осмотреть замок Висневец, как его вновь поторопили в путь. На этот раз Отрепьева под свою опеку брал уже Константин — вместе с ним Григорию предстояло отправиться в замок Самбор к Юрию Мнишек, тестю Вишневецкого…

— Добрый день! — расплылся в широченной улыбке невысокий темноволосый толстячок. — Пан Константин, — обнимая Вишневецкого, он чуть ли не светился от радости, — сколько лет, сколько зим! Негоже так подолгу пропадать. Ну, заходите, заходите гости дорогие, негоже на пороге стоять.

Странно, но этот тучный старичок и добродушный хозяин, самолично встречавший гостей, совсем не производил впечатления значительного и влиятельного человека. А ведь именно он, Юрий Мнишек, был одним из самых значительных и влиятельных людей. Этот пан, сенатор Речи Посполитой, был воеводою сендомирским и старостою львовским, в его управлении были королевские экономии в Самборе…

«Неужто это все еще порог?» — удивленно думал Григорий — ему казалось, что перед этим, миновав рвы и крепостные стены, они с Константином брели по огромным коридорам замка целую вечность.

Несмотря на свое бедняцкое происхождение, Отрепьев успел повидать, как живут знатные вельможи — служил ведь он, правда, еще отроком, и в доме Романовых, и у князя Бориса Черкасского, но Самборский замок поразил Гришку своим размахом.

Местами укрепленный, защищенный рвами и опоясанный толстыми крепостными стенами, замок служил передовым постом против татар и имел военное значение, так что его, скорее, можно было назвать городом. Располагаясь в красивой местности на левом берегу Днестра, он, однако, был также роскошным местопребыванием для королевской четы. Замок состоял из четырех отдельных строений: дворец короля, дворец королевы, палац для гостей, в котором помещалась одна только обширная столовая, и в отдельном здании приемная зала.

Тем не менее их королевские величества редко посещали замок, поэтому Юрий Мнишек свободно располагал всеми этими помещениями, а также их многочисленными службами, окруженными громадными домами, кухнями, сараями, конюшнями и погребами…

То ли все уже было оговорено заранее, то ли у Юрия ни один день не обходился без гостей, только приезд Адама и Григория не был для него неожиданностью. Юрий тут же провел гостей в огромную столовую, и в мгновение ока многочисленная прислуга, словно только их и ждавшая, накрыла богатый стол.

— Ну, Константин, знакомь с гостем, — уже за обедом спохватился Мнишек.

— Царевич Дмитрий, — торжественно объявил Вишневецкий, — чудом оставшийся в живых сын Иоанна…

И пока Константин с воодушевлением рассказывал о том, как его конюх самым чудесным образом оказался сыном царским, лицо Юрия вытягивалось все больше и больше.

— Все может быть, — с сомнением в голосе произнес Мнишек. — Но, к счастью, мы можем это проверить. Есть тут у меня один слуга, Лазаж Вжизевский. Так вот, этот Лазаж любит рассказывать, как он во время осады Пскова в плен Московский попал. Говорит, что в плену этом он царевича видел. Ребенком, конечно, да, с его слов, у царевича приметы есть, так что его и взрослым узнать можно.

— Кшиштоф, — позвал Мнишек слугу, — кликни-ка Вжизевского.

У Гришки сердце в пятки ушло — ни пронзительный взгляд Юрия из-под грозно сдвинутых бровей, ни худое лицо Лазаша, словно только что спасенного от голодной смерти, казалось, не предвещали ничего хорошего.

— Лазаш, — сурово обратился к нему Мнишек, — этот человек говорит, что он спасенный царевич Дмитрий. Сможешь ли ты его опознать?

— Смогу, — просипел Лазаш, и начал подозрительно осматривать Гришку своими выпученными рыбьими глазами, ощупывать руки Отрепьева длинными, отвратительно костлявыми пальцами…

— Царевич, истинный царевич, — второй раз просипел Вжизевский и поклонился Григорию до земли.