Око за око

Ими командовал атаман Корела, слывший колдуном, маленький человек, весь в рубцах от незаживших ран. Его казаки лучше выносили все лишения и тяготы зимнего времени. Они привезли с собой много саней, служивших передвижной защитой, куда заботливо прятали запасы, сухари и водку. Забившись в норы, они пили и пели песни, а по временам выбирались из логовищ, чтобы смутить осаждающих меткостью своих долгоствольных мушкетов или просто побахвалиться…

Отрепьев, прекрасно осознавая, что бы для него значило потерять Кромы, держался за городок изо всех сил, стараясь помогать крепости даже из Путивля. Так, однажды, несмотря на осаду, ему удалось переправить туда сто возов хлеба и пятьсот казаков.

Чутье не подвело Отрепьева в том, что именно Кромы решат исход всего дела. Однако ни мнимый царевич, да и никто из войска, даже не предполагали, что это произойдет таким странным образом. Именно под Кромами Григорию пришлось узнать весть, которая потрясла всех…

Глава 40

Странно, но утром 5 мая и Григорий, и Ярослав проснулись с одним и тем же чувством — чувством огромной легкости, как будто у них с плеч сняли огромный груз.

— Кликни Евсеева, — умываясь, приказал Отрепьев Дворжицкому, который тоже проснулся рано.

Дворжицкий повиновался, и не успел Григорий и глазом моргнуть, как у него в комнате уже был Евсеев.

— Эх, Ярыш, — обращаясь к другу, весело сказал Гришка, — вроде нечему радоваться, а на душе-то как хорошо!

— Знаешь, Гришка, мне тоже, — не менее радостно ответил Евсеев, — только я знаю, что тому причиной.

— И что же?

— Сон мне хороший приснился, — признался Ярослав, — будто мы с тобой мешок зерна откуда-то украли. Да мешок огромный, нам с тобой тяжело, но отпустить никак нельзя.

— Ну и донесли мы этот мешок? — улыбаясь, спросил Григорий.

— Донесли, — рассмеялся Евсеев. — Вспотели, но донесли.

Дружный смех Гришки и Ярыша внезапно прервал стук в дверь: это был опять Дворжецкий.

— Димитрий Иоаннович, с вами сын боярский, Авраам Бахметьев, хочет переговорить. Из Кром прибыл, клянется, что весть важная, а потому хочет ее самолично царю сообщить.

— Что ж, зови этого самого Авраама, — в честь хорошего настроения, не раздумывая, согласился Григорий. — А весть хоть добрая?

— Говорит, что добрая.

— Ну, тогда тем более зови.

Минуту спустя в палатку влетел запыхавшийся Авраам. Худенький, невысокого роста с огромными глазами, он выглядел еще совсем мальчишкой. И действительно, поцеловав руку человека, которого он считал истинным государем, он с юношеским пылом обратился к Отрепьеву:

— Димитрий Иоаннович, весть из Москвы пришла — Борис Годунов скончался!

Григорий оторопело смотрел на Авраама, еще не понимая, что произошло, потом взглянул на Ярослава, словно не веря своим ушам. Евсеев с растерянным видом тоже смотрел на Отрепьева.

— Как скончался? Сам умер?

— Сам, — гордясь тем, что именно ему выпала высокая честь порадовать государя, сообщал Бахметьев. — Тринадцатого апреля обедал в Золотой палате с иноземцами. Встал из-за стола, а у него кровь из носа и ушей как хлынет! Лекари не смогли ничем помочь…

— Эх! — наконец придя в себя, изумился Отрепьев. — Вот это да! Не может быть! Знать, на то воля Божья, чтобы я царем стал! — на радостях кричал Григорий.

— Иди сюда, — подозвал Авраама Григорий и, крепко расцеловав Бахметева, щедро его наградил.

Грешно, конечно, радоваться смерти другого человека, но для Гришки, да и для всего его войска, эта весть и впрямь была радостной, даже несмотря на то, что престол все же не опустел.

Умирая, Борис оставил после себя двух детей — сына и дочь, и восемнадцатилетний Федор спокойно занял отцовский престол, когда мать его, царица Марья Григорьевна, подобно Ирине, уступила слезным мольбам всего народа и согласилась на воцарение сына.

Федор считался одаренным умом и способностями, однако он был юн, неопытен и, что самое главное, стараниями своего отца одинок. Борис так энергично удалял соперников и всех, кто казался ему опасен, что вокруг его семьи вскоре образовалась какая-то пустота. Зато мнимый Димитрий был дерзок и решителен, а щедростью и великодушием завоевывал все больше и больше сердец.

Новый царь, которому бездеятельность Мстиславского и Шуйского показалась подозрительной, решился на меру, перед которой отступал Борис: решено было их отозвать, а взамен отправить Басманова…

Семнадцатого апреля Петр Федорович прибыл в стан, созвал всех чиновников и рядовых под знамена и известил их о воцарении Федора. Басманов прочитал войску грамоты нового царя, причем весьма милостивые: юный монарх обещал верному, усердному войску беспримерные награды после сорочин Борисовых. Подобно Москве, войско присягнуло Федору, и с сим известием митрополит Исидор возвратился в столицу: сам Басманов доносил о том…

— Димитрий Иоаннович! К вам гонец прибыл, — доложил Григорию неизменный Дворжицкий.

— Кто таков? — удивился Отрепьев.

— Князь Иван Голицын, с сановниками и дворянами, с узником Годуновым.

— Готовься их принять немедля, — приказал Отрепьев, и его сердце радостно забилось. «Неужто случилось, — думал он, — неужто?»