Окоянов

В Нью-Йорке его застало известие о февральской революции. Узнав, что его бывший руководитель В.Чернов стал членом временного правительства, Митя решил, что настала эпоха мирных реформ, и засобирался домой. Однако на сборы ушло время, и когда британский «Норфолк», на котором он пересекал океан, немыслимыми зигзагами доплыл до Ливерпуля, уже случился октябрьский переворот. Имея еще фальшивый имперский паспорт, Митя остановился в Англии, не зная, что делать дальше. Приход большевиков к власти означал непредсказуемое и опасное будущее. Из всех революционных партий РСДРП(б) выделялась шокирующим политическим утопизмом. Вспоминая речи ее вождей на партийных сходках, Митя думал о том, что пестуемая ими идея новой тирании происходит от нежелания понять крестьянскую Россию, от псевдо-интеллигентского презрения к кормильцу-мужику. «Призрак коммунизма», фантастический в своей основе, при попытках его оживить на русской земле, неизбежно обернется великой бедой. Добровольно возвращаться в эту ситуацию ему казалось невозможным. Тем более, что пока он торчал в Англии, эсеры уже выступили против большевиков, между ними началась большая драка, и ему, как известному функционеру правых эсеров, трудно было надеяться на доброе отношение власти.

С другой стороны, Митя не представлял себе жизни вне России, без своей земли и без своего народа. Не говоря уже о том, что в Окоянове, лишенная его мужской помощи, оставалась Аннушка с тремя малолетними детьми на руках, перед которыми его совесть горела жгучим пламенем раскаяния. Они жили на положении сирот.

Пока продолжалось это состояние неопределенности, Булай освоился в Лондоне и с утра до вечера пользовался возможностью напитываться знаниями в его фондах и библиотеках. Часто бывал и в библиотеке Британского музея, где сиживали классики марксизма, за чьи кабинетные измышления теперь платил неимоверную цену русский человек.

Наконец Митя решил несмотря ни на что вернуться на родину и осесть в Окоянове на причитающийся остаток жизни, подальше от политических клоак своей Отчизны. В душе Мити теплилась надежда, что большевики оставят его в покое, так как участия в конкретных выступлениях против них он не принимал.

К сорока годам он понял, что погоня за бунтарскими иллюзиями была затмением разума. Не в насилии и разрушении состоит предназначение человеческой жизни, а в вещах понятных и вечных – в любви к своей стране и своим близким, в труде на их благо и восприятии их ответной любви. А главное заключалось в том, что к нему пришла христианская вера, сломавшая прежние ценности. Она поставила его перед простым вопросом к самому себе: как он, грешный, увязший в соблазнах и заблуждениях человек, мог возомнить себя способным решать судьбу других людей и даже всего своего народа? Откуда эта гордыня? Не от скудости ли ума и души? Вера указала ему, как несовершенен он сам, какую пропасть предстоит преодолеть внутри себя, чтобы придти к тому итогу, который у православных людей скромно называется непостыдной кончиной.

Подзаработав немного денег, в начале двадцатого года он перебрался в Швецию, оттуда в Финляндию, нелегально пересек новую финскую границу и объявился в Петрограде.

* * *

Прочитав Митино заявление, Седов взял ручку и начертал на нем следующую резолюцию: «Мы, нижеподписавшиеся, Председатель Окояновского уездного исполкома Булай А.Г. и заведующий политическим бюро при окояновской уездной милиции Седов А.К., рассмотрев заявление бывшего эсера Булая Д.С. считаем его достойным заслужить доверие пролетариата и направить на возглавление ТОЗа в Арской волости Окояновского уезда. Фактическое состояние данного будущего ТОЗа послужит окончательным поводом для суждения отношения тов. Булая к порученному политическому делу».

Митя расcмеялся:

– Что за тарабарщину ты написал?

Протерев пенсе и водрузив его на нос, Седов с юмором ответил:

– Хочешь верь, хочешь нет. Но эти начальники, что сейчас в Нижнем окопались, нормального языка не понимают. Чем круче загнешь, тем больше им нравится. Должен тебе сказать, что почти все они – из нижегородских рабочих, за исключением нескольких приезжих. Но как же многие из них изменились, попав во власть! Мне кажется, в этом затаилась какая-то беда.

– Вот видишь, Антон. А ты новое общество построить хочешь. Что же у тебя с ними получится?

– Серьезный вопрос, Митя. Но согласись, делать что-то надо. Революция-то была неизбежна. Ты ведь не думаешь, что самодержавие можно было отремонтировать?

– Я, Антоша, всю голову об нашу историю сломал. Все старался понять, как же мы до революции докатились. Ведь что в этом самое главное? То, что русский мужик от Бога стал отходить. Неудержимо стал отходить. Почему? Духовные наши отцы говорят: писаки во всем виноваты. Заронили червя соблазна в мужицкую душу, увели из-под Божьего попечения. Вроде бы, верно. А ведь это не главное. Уж не такой могучей была интеллигенция, чтобы мужика раскачать.