– Что-то, Лева, я тебя не пойму. Я тебе о Фоме, а ты мне о ком? Нет никакой группы. Нет! Есть люди из разных отрядов партии, объединяющиеся вокруг идеи перманентной революции. Если хочешь – инженеры революционного процесса, а не заговорщики, как Ленин. Он революцию не делал, он только схватил эту жар-птицу за хвост. А мы будем ее делать во всем мире, с учетом уже имеющегося опыта.
Если ты хочешь стать серьезным политиком, забудь эти бредни, которые распространяют черносотенцы. Ни марксисты, ни евреи и ни рабочий класс не являются авторами русской революции. Все они – ее попутчики. Не надо принижать мозги русского народа. Он свою революцию сам сделал. Если бы ты прилежно читал русскую литературу, ты бы понял, что в прошлом веке российская интеллигенция, в которой марксистов и евреев было по пальцам пересчитать, уже подготовила империю к перевороту. Она разъяснила народу, что виновником всех его бед является царизм. И что выход можно найти только в ликвидации самодержавия. Нам надо за это в ножки поклониться писателям-демократам. Ведь только благодаря им русские люди поверили в исключительность своего страдания. И если бы не они, то и российские бунты никогда не поднялись бы до революции. Хотя, если быть точным, шла и в литературе идейная борьба за русского человека. Тогда столкнулось два течения творческой мысли.
С одной стороны – Гоголь и Достоевский – сильные таланты, звавшие народ к смирению перед Богом. К религиозному самоограничению. На наше счастье, Россия по этому пути не пошла, потому что их заглушили певцы чувственной практики вроде Гончарова, Тургенева, Чернышевского. Хотя надо честно признать, что философской мощи в них совсем нет. Видимо, оттого, что стали атеистами не в итоге глубоких размышлений, а в подражание Европе. В результате запутались в собственных подштанниках. Читать «Отцы и дети» просто смешно. Постыдно инфантилен и Чернышевский.
А вот Лев Толстой – это действительно мощь. Гений! Сначала завоевал всенародное признание своими романами. Стал непоколебимым авторитетом. Книги, и вправду, потрясающие. А потом, завладев умами читающей публики, повел дело к отрицанию Христа. Умно, красиво. Попы его за это предали анафеме! Ну и дураки. Он от этого только популярнее стал, потому что церковь уже свои позиции в умах людей потеряла.
Вот эти силы и привели народ к разрушению. Что ты на меня так смотришь, славянофила во мне узрел? Нет, Лева, я, конечно, не славянофил. Но надо смотреть правде в глаза. Причина русской революции заключается, во-первых, в разорительной войне, а во-вторых, в том, что русскому человеку вложили в голову идею свержения царизма его учителя. Они же лишили его религиозных тормозов. Вот он и встал на дыбы по сумме этих слагаемых. И только на третье место мы поставим нашу с тобой героическую подпольную деятельность. Что, разве не так? Разве большевики не оседлали кобылу революции только на ее завершающем этапе? Впрочем, и мы с тобой тоже в последний момент перепрыгнули в их обоз. Почему я об этом так распространяюсь? Потому что, если мы решили устроить мировой пожар, то без услуг писательской братии нам не обойтись. Она первая предаст любой режим и загадит мозги его апологетам.
А теперь о главном. Лева, дорогой, пойми! Ленинский контроль над Россией очень зыбок. Хозяйственные дела у нас не получаются. Грядет большой голод. Придется применять жестокие репрессии. В том числе и внутри партии. Если к этому времени образуется какая-нибудь группа или фракция Троцкого – то это начало конца. Все грехи на нас спишут, в том числе и за засуху и за потоп. Именно поэтому мы должны вести широкую политическую работу, быть интернационалистами. Никакой групповщины, ты хорошо меня понимаешь?
17
Недолго длилось Ольгино счастье. И полгода не прошло, как Антон резко охладел к ней. После его очередного возвращения из командировки, она, как обычно, вошла в кабинет, по-хозяйски повернула ключ в двери, улыбнулась ему и стала молча раздеваться. Однако такой любвеобильный и быстро воспламеняющийся Антон, в этот раз неподвижно сидел за столом и, опустив глаза, протирал бархоткой пенсне.
Ольгино сердце сразу защемило тревогой. Ее охватило предчувствие чего-то плохого. Застегнув блузку, девушка присела на край стола, положила руки на плечи Седову и спросила:
– Случилось что? Вижу, случилось. Не томи.
– Случилось, Оля. Мы больше продолжать наши отношения не будем.
У нее закружилась голова, внутри что-то взорвалось и рассыпалось горячими искрами. Чувство отчаянного протеста овладело ей.
– Что ты говоришь, – еле сдерживая себя, прошептала она, – что ты? Ведь у нас же все прекрасно, у нас все хорошо, мы друг друга любим. Ты, просто, наверное, заболел, голубчик, что ты?
– Прости меня, Оля, я перед тобою виноват. Виноват, совести у меня нет. Но не могу тебя обманывать. Я скоро сюда свою семью привезу. Нам кончать надо.