Околдованная

Схватки начались двадцатого августа и были очень короткими, прежде чем Отем почувствовала неумолимое давление внизу живота и поняла, что эти роды отличаются от предыдущих. Мгновенно отошли воды, намочив юбки, и Отем истерическим криком призвала на помощь. Но тут начались боли, невыносимые, беспощадные, разрывающие. Габриел Бейнбридж отказался покинуть роженицу, стоя у изголовья и вытирая ей лоб каждый раз, когда она истошно кричала и сыпала ругательствами. Наконец после нескольких часов страданий на свет появился идеально сложенный мальчик с пуповиной, так туго обмотанной вокруг шеи, что личико его посинело.

– Почему он не плачет? – вскинулась Отем. – Мама, это мальчик? Я обещала королю сына. Почему он не плачет?

Поняв, что скрыть случившееся не удастся, Жасмин показала роженице ребенка, и дочь испустила такой тоскливый вопль, что мать невольно зарыдала.

– На все Господня воля, – всхлипывала Жасмин, принимаясь распутывать пуповину.

– Опять Господь! – взвизгнула Отем. – Тот самый Бог, который украл у меня мужа и первого сына! А теперь этот невинный младенец! Ненавижу Бога, способного на такую жестокость! Какое зло и кому причинил этот бедный ребенок? Какое, мама?! – Она билась в рыданиях.

Подковылявшая Рохана поднесла к ее губам кубок с вином.

– Выпейте, миледи. Я влила туда маковый сок. Нужно поспать, чтобы избавиться от боли.

Отем машинально глотнула горьковатую жидкость.

– Хоть бы мне совсем не просыпаться! – с горечью воскликнула она. – Хоть бы никогда не просыпаться!

– Не смей так говорить, – умолял герцог Гарвуд. – Что будет с Мадлен и Марго? Подумай о своих детях!

– Мама их вырастит, – сонно пробормотала она.

– А мы? Что будет с нами?

– Вы найдете себе жену, – выдохнула Отем, закрывая глаза. – Лучше меня. Добрее.

– Но я люблю тебя! – шепнул он.

– Это хорошо, – обронила Отем, проваливаясь в небытие. Он любит ее. Кто-то снова любит ее.

Это было последней мыслью, прежде чем тьма окутала ее.

Глава 20

Она не хотела просыпаться. Не хотела! Но сознание упорно возвращалось.

Отем открыла глаза и увидела мать, сидевшую у постели.

Внутри зияла такая пустота. Такая ужасная пустота!

Она опустила глаза и увидела, что живота нет.

Осознание происшедшего ошеломило ее с такой силой, что перехватило дыхание.

– Он мертв? – еле слышно прошептала она.

– Окрещен и похоронен, – тихо ответила Жасмин. – Как ты себя чувствуешь, дорогое дитя?

– Сколько я проспала? – выдавила Отем, не отвечая на вопрос. Ей было плохо. Ужасно плохо. Как еще она могла себя чувствовать, выносив ребенка девять месяцев только для того, чтобы увидеть его мертвым?

– Ты была без сознания двое с половиной суток, – объяснила мать и, подойдя к буфету, налила Отем маленький кубок вина.

Отем жадно осушила его, только сейчас поняв, как страдает от жажды.

– Придется написать королю, – вздохнула она.

– Я уже написала.

– Спасибо, мама. Даже не знаю, что бы я ему сказала. Обещала Карлу сына и обманула. Подумай, мама, я теряю второго сына. Какое проклятие наложено на меня?

– Поверь, никакого, – твердо ответила мать. – Ребенок Себастьяна родился мертвым из-за потрясения, пережитого тобой. С любой женщиной, узнавшей о внезапной смерти мужа, было бы то же самое. Этот бедный малыш имел несчастье запутаться в пуповине. Не хочу расстраивать тебя, детка, но он был идеальным ребенком, с толстенькими ручками и ножками и ангельским личиком. Это страшная трагедия, Отем, но твоей вины тут нет. В жизни бывает и не такое. – Помолчав, Жасмин продолжила: – Я послала Чарли к королю принести грустную весть и передала записку. Никто не потревожит твою скорбь.

– Где ты похоронила его, мама? – всхлипнула Отем.

– Рядом с твоей прабабкой. Там ему будет хорошо.

– Я хочу видеть его, – взмолилась она.

– Через несколько дней, дочь моя, когда ты хоть немного восстановишь силы, – покачала головой Жасмин. – А пока тебе нужно отдыхать и побольше есть. Позволь мне поухаживать за тобой.

– Похоже, мне ничего другого не остается, – с горечью обронила Отем.

Она съедала все, что перед ней ставили. Пила исцеляющие зелья и настои. Спала. И ни разу не заплакала. Ей казалось, что сердце превратилось в камень.

Через несколько дней к ней допустили детей. Мадлен и Марго теперь говорили на безупречном английском, хотя несколько часов в день уделяли французскому.

– Мы видели нашего братца, пока его не положили в землю, мамочка, – трещала Мадлен. – Он такой хорошенький! Обидно, что он не вырастет и не поиграет с нами! Тебе тоже его жалко?

Она прилегла рядом с матерью. Марго устроилась с другого бока.

– Тебе жалко, мамочка? – подхватила она.

– Очень, – кивнула Отем.

– Бедный маленький Луи, – пропищала Мадлен, покачивая головой.

– Бедный Луи, – повторила Марго.

– У него будет своя плита, – важно объявила Мадлен. – Бабушка говорит, что там будет написано: «Людовик Карл Стюарт, рожден и скончался двадцатого августа 1661 года». И рядом изобразят ангела.

– Ангел, ангел, ангел, – пропела Марго.

– Да помолчи же, муха надоедливая! Я рассказываю! – раздраженно оборвала Мадди.