Около кота

– Об этом можешь не волноваться, – краем губ улыбнулся господин. – Тут тебе не королевский дворец и не графский замок. Обязанности твои будут несложны, но потребуют усердия и тщания. Ну, что убираться в покоях ты должен, само собой понятно. Кабинет, спальня, гостиная и столовая – за тобой. Остальное другие моют. Тебе запрещается открывать шкафы и ящики стола, кроме шкафа в спальне, там одежда, и ты должен содержать её в порядке. Вовремя вычистить, вовремя выгладить. Второе – подавать мне еду. Завтрак, как ты знаешь, в семь часов, обед – в три пополудни, ужин – в семь. Сам будешь есть после того, как поем я, на кухне тебя покормят.

Ну, это уже что-то, мелькнула у меня мысль. Значит, с Амихи и Гайяном видеться буду ежедневно, и от этого можно будет сообразить какую-нибудь пользу.

– Далее – в чернильнице у меня всегда должны быть свежие чернила, перья должны быть хорошо очинены, на столе всегда должна быть пачка бумаги.

– А где ж всё это брать – бумагу, чернила? – рискнул я спросить. И получил роскошный ответ:

– В городе будешь покупать, как понадобится. Я тебе деньги буду выдавать, но отчитываться должен будешь до каждого полугроша. С Алаем это невозможно было, приходилось самому.

Ну конечно! Алай же беглый каторжник, ему в городе светиться никак не след, оттого и лакейские свои обязанности не в полную меру выполнять мог.

Нет, вы поняли? Покупать в городе! Значит, все мои страхи и сожаления лопнули! Значит, связь по-прежнему будет! Сильно это мне настроение подняло.

– Также ты должен будешь принимать моих посетителей и провожать в мой кабинет. – Господин чуть повысил голос: – Запомни – быть с ними надлежит предельно вежливым, ибо всякие могут среди них встретиться.

Вспомнил я ту высокородную мымру, имя скрывавшую. Ну, само собой. Поклонишься – не переломишься.

– Ночевать будешь тут, в чуланчике, – продолжал меж тем господин. – Если понадобишься, в колокольчик позвоню.

Я кивнул. Ничего нового пока что о лакейских обязанностях сказано не было.

– И смотри мне! – добавил господин. – Станешь лениться или халтурить, церемониться не стану. Ты ведь не княжеского рода. Где прутья растут, тебе уже ведомо.

Вновь я кивнул. Пугай-пугай! Я даже сделаю вид, что напугался.

– И последнее, – господин Алаглани подбавил в голос сухости. – Ни при каких обстоятельствах не трогай моего кота. В твои обязанности не входит ни убирать за ним, ни кормить. Всё это я делаю сам. Не вздумай ни гладить, ни шугать его. Не прощу.

Вот такой поворот, почтенные братья, произошёл в моей тамошней судьбе. А к добру это случилось или к худу, расскажу после.

Лист 15.

Пропущу-ка я в своём рассказе примерно неделю. Потому что ничего за эту неделю интересного не случилось. Освоился я с новой работой своей лакейской. Знаете, что самое в ней тяжкое? Сидеть и ждать, когда понадобишься. Убраться в комнатах, одежду вычистить, обед подать – всё это просто. К тому же господин Алаглани оказался непривередлив и не шпынял меня за всякую мелочь. Я даже голову ломал – что это такое на него нашло, что он на Дамиля и Алая взъелся? Тем более, что при первой возможности мы с Алаем поболтали – и сказал мне мой дружок, что книг господских и вправду не касался. Тем подтвердил он мою догадку, что господин малейший повод искал, лишь бы его, Алая, из лакеев убрать и на прежнюю работу вернуть. Зачем, спрашивается? Уж не затем ли, чтобы меня лакеем сделать? Но я-то ему зачем?

И ещё об одном я подумал. Господин ведь Алая при мне распекал, при мне пенял ему на княжескую гордость. Выходит, знает он, что Алай мне всё про себя рассказал. Знает и не боится, что я побегу в город за десятью огримами. А почему он так во мне уверен? Десять огримов – деньги немалые, равны моему здешнему жалованью за восемь лет. В общем, интересная подробность.

За неделю эту поправился Тангиль, перестал в людской отлёживаться и, как раньше, за всеми работами надзирал. Правда, за лошадьми ходить ему господин покуда запретил, рука, сказал, долго ещё заживать будет. И потому там, на конюшне, управлялись Хайтару и – самую малость – Халти.

Господин, кстати, на следующий же день меня спросил, как я насчёт лошадей? В смысле, умею ли запрячь-распрячь, ну и править. Врать не стал, признался, что умею, что с отцом-купцом нередко вместе за товаром ездили и науку лошадиную я немножко знаю.

Ещё он спросил, знаю ли я грамоту. Тут замялся я, потому что любой мой ответ мог и к добру привести, и к худу. Скажу, что не знаю – а вдруг я ему зачем-то грамотным нужен? Скажу, что знаю – а вдруг он сообразит, что не так прост я, как хочу казаться? Но всё-таки сказал я, что учил меня отец – и письму, и счёту. В торговом деле это нужно.

– Что ж, – сказал господин, – сейчас и проверим, хорошо ли он тебя обучил.

Достал из шкафа огромную книгу, тяжеленную, перелистнул и подал мне.

– Читай вот с этого места.

А книга, между прочим, старинная, рукописная ещё. И старым письмом писана, линейным. Я несколько строчек с ходу прочёл громко – и лишь тогда сообразил, что отец-купец мог и не знать старого письма. А прочёл я вот что: