Около музыки и другие рассказы

…А мир вокруг был, в общем, очень даже ничего. С оторванными досками заборов, с рекой, несущей последние островки льда, с кустиками прошлогодней травы. Весь забелен солнцем и обещанием тепла. И даже Панкратьев, когда он щурится на солнце — не такой уж и страшилка.

— Слушай, Панкрат. А почему ты такой? В школе. Сидишь там в углу, прикидываешься идиотом. Зачем? Ты же умный, правда. С тобой интересно.(Панкратьев сощурился ещё больше и смотрел прямо на солнце). Зачем ты строишь из себя дурака?

— Никого я не строю, — ответил он. — Я просто смотрю. Я наблюдатель, понимаешь? Я не то чтобы умный. Я просто смотрю. Учусь смотреть, слушать. Я хочу… Ну, наблюдатель должен быть незаметным. Пока. Пусть Федотов умничает, зажигает там. Интернетными своими шуточками, пусть себе. За умного сойдёт. А мне не надо, понимаешь? Я сам про себя знаю.

А ведь и правда, правда. Егор Федотов только и делает, что острит. И да, это точно не своё, а всё из… Я же сама половину из того, что он говорит, видела «вконтакте», и всё равно Егор кажется мне неглупым. Казался. Раньше. Чёрт бы с ним, Федотовым. Смешно он сегодня про шапку сказал, сам придумал. Молодец. Надо было посмеялся со всеми, да и всё.

— А ещё, знаешь, я придумал что. Ну, это скорее мультик, можно нарисовать. На фильм не тянет, у меня сюжета опять нет, просто картинка. Город, старинный. Средневековый. С лестницами, узкими кривыми улицами, булыжной мостовой. Город как город, только в нём — стена. Высокая. И что за стеной — никто не знает. Вроде бы… Вроде бы, за стеной живут монахи. Но никто их не видел. Просто легенда.

И ещё — в стене есть такая комната… Туда можно зайти. И там — окошко. Окошко туда, за стену. Тёмное — посмотреть нельзя. Но можно положить туда руку. И там… Вот, монахи, которые там живут. Они возьмут тебя за руку. Просто возьмут за руку, и всё. Говорить с ними нельзя. И неизвестно, монахи они или что. Просто все знают — если тебе плохо. Или наоборот, хорошо. В общем, если тебе нужен человек рядом, поделиться чем-то, а никого нет. Ты можешь прийти к стене, просунуть руку в окошко. И там будет другая рука. Тебе ответят.

Я сразу представила это, очень хорошо. Город, стену. Окошко. И как я похожу и кладу руку. Вообще не знаю — нужно мне это? Чтобы чужой какой-то монах брал меня за руку? Другой, невидимый, незнакомый мне человек.

— Догадалась, нет? — спросил он. Такой независимый, умный такой шлёпает. Руки в карманах.

— До чего? — не поняла я.

— А, значит, нет. Там, с другой стороны нет никаких монахов. Там такой же город. И люди так же приходят к стене, просовывают руку в окошко…Поняла, нет?

Ух ты. Поняла, да.

— А как тогда… Как тогда они одновременно приходят? Ну, почему совпадает всегда?

Он усмехнулся, загадочно так. А потом сказал:

— Неужели непонятно. Там всегда очередь стоит. С обеих сторон.

Надо же. Надо же, что у него в голове.

Он вдруг зашагал быстрее. Будто хотел убежать. Сморозил что-то такое, о чём не хотел говорить, и рванул.

Я даже подумала — ну и пусть. Пусть будет так странно оборвётся разговор. Но впереди горел красным светофор, и Панкратьев остановился, подождал меня. Хотя машин не было. Он вытащил руку из кармана, и я испугалась, что он возьмёт меня за руку. Но он просто почесал нос. А потом сказал, не оглядываясь, знал, что я рядом стою:

— Знаешь, ещё в этом мире, где молчат. У меня был ещё такой вариант… Люди не передают друг другу информацию. Вербально (ух ты, вербально. Похоже, перестал считать меня дурой всё-таки). Но им хочется всё-таки чувства передавать, эмоции. Без этого как-то… Как-то они недолюди. Вот. И я подумал — музыка. Нет речи, слов; но у человека, скажем, с собой флейта. И он подходит к другому и играет. Играет ему то, что можно бы сказать. Свою радость играет или злость. Ведь можно же и злость, правда?… Представляешь такой город. Такой мир. Представляешь, Сенька?

Я молчала. Чёрт, как это всё у него помещается в голове. Все эти его города. Может, он просто вычитал это всё?… Не может быть, чтобы Панкратьев… Хотя что — Панкратьев. Видно же. Видно, какие умные глаза. Какой лоб огромный. Это я и правду бестолочь, что не разглядела раньше.

— Я пробовал учится, — продолжал он. — Пианино пробовал, потом гитара… И не смог, пальцы вот эти, ноты… Ужас. Не смог я, дурак, наверное. Понимаешь — слышу, а пальцами сыграть не могу. Я бы хотел своё играть. Я чужое не хочу. Вот бы программку такую в телефон. Чтобы музыку… Ну, не знаю. Чтобы то, что в голове, зазвучало.

— Прямо из мозга, что ли?

— Ну, не знаю. Или всё-таки научится… Другие же могут! Вот ты, например. что я, глупее тебя, что ли?

— Нет, — засмеялась я, — похоже, не глупее. Но и не умнее сильно, ты там не воображай особо.

Вообще это было враньё. Он сильно умнее. Но уж очень, правда, стал воображать.

— Поехали в Москву, — сказал он вдруг.

— Что, прямо сейчас?…

— Ну а что. Смотри, мы уже на станцию пришли.

— Какую станцию?… Вокзал же далеко.

— На следующую, балда. Вообще города не знаешь своего.

Я вдруг поняла, что он всерьёз.

— Нет, Панкрат. Ты что! Мне домой надо…

— А, извини. Я забыл.