Около музыки и другие рассказы

— Ведь это уму непостижимо — в шестом классе переводить мальчика на виолончель!

Тот оправдывался — не хватает учителей по скрипке, а у Тимы большие руки, виолончельные. Но дело было не только в этом. Просто директору хотелось, чтобы в школе был оркестр, а оркестра без виолончели не бывает. Раньше учителей не было, а тут — на тебе, Крендельков! «Молодой, перспективный». Этого ещё не хватало. «Чудный инструмент — основа оркестра, фундамент… Может, вам понравится — вы бы попробовали хотя бы на год!»

— На полгода, — устало согласилась мама.

Тимка вспомнил один концерт — там на виолончели играла тётенька с некрасивым лицом. Пум, пум… Фундамент. А Тимка не хотел быть фундаментом! Он хотел быть звонкой первой скрипкой, тем более что теперь, в шестом классе, он вполне мог бы быть первым! Эх, Крендельков-Коврижкин…

— Не переживайте вы так, — уговаривал папа и Тимку, и маму. — Может, он не так плох, как вы думаете!

На самом деле оказалось — ещё хуже. Антон Петрович Крендельков, на вид — лет семнадцать. Маленький, щуплый, в очках, уши торчат… Антошка-картошка. На первый урок он пришёл в красной футболке с Чебурашкой (вернее, с «Че-Бурашкой», который был в военном берете и с усами, как у Че Гевары). Смешная, в общем, футболка. Только Тимке не до смеха. Он с первого взгляда невзлюбил в этом Кренделькове всё — от дурацкой майки до очков и оттопыренных ушей. Коржиков-Карамелькин…

И виолончель тоже невзлюбила Тимку. Огромная, неповоротливая, она мучила его упражнениями и детскими песенками. А ведь на скрипке он уже играл Баха, Вивальди — настоящую музыку! Крендельков маялся с Тимкой, со скрипичным поворотом его руки. А Тимка как бы построил против него стенку: почти не разговаривал, просто кивал, и всё. И ждал Нового года, чтобы кончилось это мученье! Тогда директор пусть делает что хочет. Если не найдёт ему учителя скрипки — до свидания! Бросит школу, и всё.

— Закрути эту ноту, как подачу в теннисе. Понимаешь?

Тоже мне спортсмен! Что и взять с этого Коврижкина!

Но ничего, уже декабрь — осталось чуть-чуть. И всё-таки надо бы позаниматься перед экзаменом. Не то чтобы жалко Кренделькова, просто неловко как-то. Тимка раскрыл дома чехол и обнаружил, что оставил в классе шпиль — тот, которым виолончель упирается в пол. Эх, придётся бежать в школу — может, открыто ещё.

Школа близко, десять минут бегом — и на третий этаж. Даже куртку не снял, только стянул шапку с жаркой головы. Где-то играет рояль. Кажется, класс открыт — запыхавшийся Тимка рванул на себя двойную дверь и замер.

В ту же секунду смолк за стенкой настырный рояль, и Тимка услышал виолончель. Такую, какую ещё никогда не слышал. Она не пела, а как будто говорила негромко, и голос её был такой… Словно на всей планете нет ничего, только снег, снег и фонари. И она, виолончель. Свет был выключен, и Тимка не сразу узнал сидящего у окна Кренделькова. Тень от оконного переплёта падала на его длинный нелепый нос и руки — одна на грифе, другая со смычком. Надо же, какие у него руки красивые! Он продолжал играть, не остановился. И лицо у него… Без очков он выглядел старше. Много старше. Антон Крендельков в мягком свитере играет на виолончели. Такой Крендельков, какого Тимка никогда не видел. И не слышал…

Последний звук растворился в воздухе, улетел в морозную ночь. Крендельков увидел наконец своего ученика.

— А, это ты, — сказал он равнодушно.

— Я… Я шпиль забыл. — И Тимка удивился, как обыкновенно звучит его голос. Крендельков кивнул и чуть отвернулся.

— Антон Петрович! А это… это что было?

Крендельков вдруг улыбнулся и как-то потеплел.

— Бах, — ответил он. Как будто Бах — его близкий друг, и он рад представить Тимке такого славного парня.

— Можно я послушаю? — вдруг спросил Тимка. Крендельков опять кивнул. Тимка прикрыл дверь и сел на краешек стула.

Крендельков играл, а он слушал. Просто слушал и ни о чём не думал.

А Крендельков вдруг опустил смычок и посмотрел прямо на Тимку.

— Скучаешь по Штайну?

Тимка вздрогнул. И почувствовал, как стенка — крепкая стенка, которой он отгородился от Кренделькова, — трещит по всем швам.

— Вы его знаете?… Знали?

— Мы много играли вместе, — кивнул Антон. — Хороший был дядька, настоящий.

И Тимку почему-то совсем не покоробило это «дядька». Неужели играли вместе?

А Крендельков вдруг сказал:

— Жаль, что ты уходишь. Да что ты, я же всё понимаю… Не вышло из меня учителя. Я, знаешь, тоже хорош. Всё с тобой как с маленьким… И понимаю, что плохо, а как надо — не знаю…

Стенка рухнула и разлетелась в пыль.

— Антон Петрович… Вы поиграйте ещё! Пожалуйста!

…А экзамен не состоялся. На следующий день Тимку прямо из школы увезли с острым аппендицитом.

Антон бегал к нему в больницу каждый день. Притащил маленький плеер, закачал туда виолончельной музыки. «Надо же, какой хитрый, — думал про себя Тимка, — хочет меня всё-таки подружить с этой виолончелью!» Но Антон ничего такого не хотел — просто делился музыкой, которую любил сам.

* * *