Около музыки и другие рассказы

— Ага. Ну вот скажи, это, конечно, не новость — что человек начинает ценить жизнь, только если есть реальная опасность, ну… В общем, похожие мысли есть. А вот про посуду. Ты читал у кого-нибудь такое?

— Вроде нет.

— Вот! Это как музыка: нот всего семь, но сочетания разные. И вот как ты — именно ты — составишь слова, мысли разные… Думаешь, это всегда уже было?

— Ну… Не знаю.

Мы идём рядом, Зойка быстро ходит, мне нравится так быстро, и вообще. И вообще, зачем-то мне хочется говорить, и я говорю:

— Зойка! Я вот тоже думал, знаешь о чём? О любви. Ну, скажи, неоригинальная тема, так?

— Давай о любви. Чего ты, испугался, что ли? Говори давай, подросток N!

— Ну… Знаешь, я чего-то не могу вслух. Я это записал. В телефон.

— Дай почитать?

Я даю. И думаю: вот я дурак! Засмеёт меня. А может, и не засмеёт. Может, и не дурак.

«Размышление о любви.

Наверное, это очень круто — смотреть в глаза столько, сколько хочешь. Но рано или поздно станет скучно. То есть если надо будет бежать учиться, или домой, или ещё куда — тут понятно: будет казаться, что не хватает времени и как не хочется уходить. Но если времени сколько угодно. Ну да, можно говорить-говорить. Самому с собой можно говорить долго, а вдвоём — вообще очень долго, особенно первый раз, пока не расскажешь всего себя, ну, то, что через край.

А потом всё равно. Рано или поздно станет скучно. (Я не беру те простые вещи, что раньше, может, захочется есть или тупо в туалет.)

Но вот — скучно. Захочется книгу или пойти куда-нибудь. Одному. И что? Фишка в том, что скучно кому-то из двоих станет раньше.

В этом всё дело. Это мучительно.

Лучше всегда уходить раньше этого момента. Пока кому-то не стало скучно с тобой».

— Интересно, — говорит Зоя. Нет, не смеётся надо мной.

— Тоже уже было, правда ведь? Ничего оригинального?

— А ты не думаешь, что… Что если стараться быть оригинальным — уйдёшь от истины?

— Неужели ты веришь в истину, Зойка?!

— Ну и верю, и что.

Она вдруг рассмеялась:

— Надо же, такие разговоры обычно возможны только в поезде, в третьем часу ночи.

— В поезде? Ты с кем-то так говорила?

— Да. А ты ездил куда-нибудь один?

— Ещё нет. А ты да?

— Да.

Ничего себе, родители отпускают её одну. То есть не родители, а… Старик Синицкий. Интересно, а я раньше думал: Зоя и Зоя.

— У меня такие разговоры возможны только… Только ни с кем. Только если я пишу.

— А ещё такое есть?

— А тебе интересно?

— Нет, из вежливости спрашиваю, — Зойка отвернулась и пошла такая независимая, руки в карманы. Смешная.

— Вот ещё, — сказал я и снова дал ей телефон.

«Размышление об аварийной сигнализации.

Аварийку включают, когда действительно что-то случилось. Но чаще имеется в виду вот что: я нарушаю правила и знаю это, так вышло, извините, у меня такая ситуация.

Либо человек стоит в неположенном месте, либо у него фары не работают, либо ещё что. Он обозначает: у меня проблемы. Я неадекватен, понимаю. Извините.

Жаль, что нет такой же аварийной сигнализации просто у людей. Многих проблем удалось бы избежать».

Зойка смеётся.

— А это хорошая мысль. Ты всё же не дурак, подросток N!

Я смеюсь тоже.

— Скажи, — вдруг она перестаёт смеяться. — А почему ты не хочешь быть собой? Тебе это плохо — почему?

Я пожимаю плечами. Как это объяснишь?

— Много всего, даже не знаю… Ну, родители ругаются.

— Родители?… И серьёзно?

— Да не. Вроде из-за ерунды: кто свет не выключил, да я не включала, это ты — нет, ты. И поехало, из-за ерунды!

— Да… плохо. Надо что-то делать, надо… Знаешь что? Купи им билет в кино.

— Чего?

— В кино! Лучше французское какое-нибудь. А что ещё? Вот твои родители ссорятся, а ты будешь стоять и смотреть, как псих!

— А вдруг они в это время не смогут… Или кино не понравится.

— Вдруг-вдруг… Трус. Смогут они, и им понравится. Их так впечатлит, что ребёнок им билет купил, они с уважением отнесутся. Они же тебя любят.

— Откуда ты знаешь?

— Видно. Что тебя родители любят, это всегда видно. Так что давай; кто, если не ты?

…А ведь правда, кто?

— Зой… Вот ещё. Почитаешь?

«Есть столько деталей, которые я замечаю. И думаю: вот про это написать бы и про это. Но кое-что забываю. А про что-то действительно пишу. И эти детали, перенесённые в буквы, — что это? Им от этого лучше? Иллюзия значимости. Останутся они в чьей-то памяти или нет? Вообще-то ведь это неважно, самим деталям нет до этого никакого дела.

Это как лица. Я их не запоминаю. Но иногда чьё-то случайное лицо западает в память на несколько секунд. Редко больше трёх минут. Почему, интересно? Зачем?»

Зоя молчит. А потом говорит:

— Запиши мой адрес. А? Мне очень нравится, как ты пишешь. Присылай.

— Нравится?

— Да!

…И я рискую, показываю ей последнее.

«Размышление под мостом.

Когда у меня появится девушка, я отведу её сюда. Под мост. И скажу: вот. Я буду с тобой честен. Ты ждала романтики? Парк с лебедями или кино? Нет. Я — это вот, под мостом. Вот эти железные балки и река. И грохот машин сверху.

И она скажет: «Да? А знаешь, Паша водил меня в «Шоколадницу».

А я скажу: «У меня нет денег». (Ведь девушка у меня появится раньше, чем деньги? Правда ведь?)

И ещё скажу: «Ну и вали обратно к своему Паше».