Окончательное решение.

Теперь пришла пора инспектору кашлянуть и со значительным видом уставиться в пространство. Констебль Куин активно противился привлечению старика к расследованию. Он определенно невменяемый, сэр, уверяю вас. Но чтобы торжествовать, инспектор Беллоуз был слишком озадачен. Он слышал рассказы, легенды о знаменитых умозаключениях, полученных методом индукции, когда старик был в зените славы, — наемные убийцы, вычисленные по пеплу сигары, конокрады — по отсутствию собачьего лая. Хотя он и будет размышлять об этом в последующие годы, инспектор так и не поймет, как от пропавшего попугая и покойника по фамилии Шейн с вентиляцией в черепе старик пришел к немому еврейскому мальчику. Поэтому он упустил свой шанс и не выиграл очко у констебля Куина.

Старик глядел на визитную карточку мистера Дж. Блэка с поджатыми губами, то приближая ее к кончику носа, то удаляя, пока не нашел подходящее для чтения расстояние.

— Ага, — кивнув, сказал он. — Итак, наш мистер Шейн наткнулся на молодого Пэникера, удиравшего с птицей бедного мальчика, которую надеялся продать этому самому мистеру Блэку. А Шейн попытался ему помешать и дорого заплатил за свой героизм. Я правильно излагаю вашу идею?

Хотя именно такой вкратце и была вся его теория, с самого начала в ней присутствовало нечто — связанное с обстоятельствами убийства, — что не давало инспектору покоя и даже заставило, вопреки советам констебля, навестить этого полулегендарного друга и соперника своего деда и целого поколения его коллег-полицейских. И все-таки теория, в общем-то, звучала вполне разумно. Однако тон старика указывал на ее принадлежность к области фантастики.

— По-в-в-видимому, они обменялись какими-то фразами, — сказал инспектор, морщась от того, что старинное заикание вдруг всплыло из глубин его невеселого детства. — Они поссорились. Дело дошло до драки.

— Да, да. Не сомневаюсь, что вы правы. — Старик сложил щель своего рта в самую неискреннюю улыбку, какую инспектору Беллоузу доводилось видеть. — И правда, — продолжал старик, — какая удача, что вам требуется от меня так мало помощи, я ведь, как вам, должно быть, известно, на пенсии. На пенсии с десятого августа 1914 года. А в то время, вы уж мне поверьте, я был гораздо меньше поражен немощью, чем этот иссохший черепаший панцирь, который вы видите перед собой. — И он стукнул палкой по порогу, как судья молотком. Им следовало уходить. — Всего доброго.

С этими словами, словно вспомнив свое былое пристрастие к театральным эффектам, которое так испытывало терпение и делало таким образным язык Сэнди Беллоуза, старик подставил лицо солнцу и закрыл глаза.

Некоторое время двое полицейских стояли и смотрели, с каким нахальством старик делает вид, что дремлет. Инспектор подумал, что, возможно, ему хочется, чтобы они стали его упрашивать. Он взглянул на констебля Куина. Без сомнения, покойный предшественник Беллоуза никогда бы не опустился до того, чтобы упрашивать сумасшедшего старого затворника. И все же, сколько можно было бы узнать от такого человека, если бы только…

Старик резко открыл глаза, и улыбка теперь стала более искренней и жесткой.

— Все еще здесь? — спросил он.

— Сэр, если можно…

— Ну, ладно, — старик сухо усмехнулся исключительно про себя. — Я взвесил все нужды моих пчел. И полагаю, что мог бы уделить вам несколько часов. Так что я помогу, — он поднял длинный палец, словно предостерегая, — найти мальчику попугая. — С большим трудом, но давая понять, что ни за что не согласится даже на малейшую помощь, старик тяжело оперся на черную исцарапанную палку и поднялся на ноги. — А если нам случится по ходу дела повстречать настоящего убийцу, вам же будет лучше.

IV

Старик опустился на одно колено. Левое. Правое больше ни на что не годилось. Дорога заняла у него чертовски много времени, и каждый шаг сопровождался жутким хрустом. Но дойдя до цели, он принялся за работу весьма энергично. Стянув перчатку с правой руки, он сунул палец в смешанную с кровью грязь на том месте, где истекла в землю жизнь Ричарда Вулси Шейна. Потом, как старый фокусник, засунул руку в карман, подшитый к подкладке плаща, и извлек оттуда лупу. Она была в оправе из бронзы и украшена черепаховым панцирем, а по ободку вокруг стекла шла трогательная дарственная надпись от единственного настоящего друга его жизни.