Окончательный диагноз

— …и осматриваете тело на предмет повреждений. Ссадин, шрамов, царапин. Вы знаете разницу между царапиной и рваной раной? Рваная рана — это нарушение целостности кожного покрова, а царапина — это всего лишь легкое его повреждение. Особое внимание обращайте на горло и глаза — если что-то заметите в этих областях, тут же сообщайте об этом патологоанатому…

— Мартин? — В голосе Елены уже звучал страх, она говорила чуть ли не с мольбой. Однако его взгляд был абсолютно безжизненным и безучастным.

— …измерьте длину шрамов и царапин. Если труп является жертвой дорожного происшествия, зарисуйте все повреждения, которые вы на нем обнаружите…

В руках у него был ватный тампон, на который она обратила внимание лишь в тот момент, когда он снова начал приближаться к ее голове. Она открыла было рот, чтобы закричать, и тампон тут же оказался у нее во рту, а Пендред принялся заталкивать в него все новые и новые тампоны. Она пыталась сделать все возможное, чтобы помешать ему, мотая головой из стороны в сторону, однако ее усилия ни к чему не привели. Затем он остановился, и она почувствовала, что задыхается, глаза у нее слезились, дыхание с трудом вырывалось через нос.

Однако передышка была недолгой.

Он начал трогать ее руками, и при каждом прикосновении его мертвенно-холодных пальцев Елену охватывало такое отвращение, словно до нее дотрагивалась дохлая лягушка. Он хватал ее за щиколотки, осматривал ее пальцы, приподнимал ей голову, оттягивая при этом веки, и раздвигал губы. Когда он схватил ее за грудь и начал измерять ее металлической линейкой, отчего кровь хлынула еще сильнее, Елена закричала от боли.

А потом он внезапно исчез, и от этого ей стало совсем страшно.

Углубляясь в темноту, царившую за двойными дверями, Айзенменгер понимал, что ему следует дождаться Беверли, однако в голове у него звучали настырные нашептывания сирены, подталкивавшей его вперед и напоминавшей о том, что Елена находится совсем рядом и, возможно, возле нее человек, который с большим удовольствием перережет ей горло от уха до уха.

Воздух был насыщен пылью, сыростью и запахом плесени. Айзенменгер никогда не бывал именно в этом морге, но он знал, как устроены другие. Он понимал, что находится в небольшом вестибюле, за которым, скорее всего за двойными дверями, располагается холодильная камера. Справа от него находилась запертая дверь, а слева — еще одна, с застекленным верхом. Он повернулся влево и заглянул в окно.

За дверью находился практически пустой кабинет, в котором стояли лишь стол и обшарпанная картотека.

Он свернул к правой двери, догадываясь, что за ней может находиться человек с очень острым ножом, терпеливо дожидающийся его появления. За дверью тянулся очень узкий коридор — ни сумасшедших, ни света в нем не было. Правое его ответвление заканчивалось тупиком, напротив располагались две двери, на одной из которых было написано «Мужчины», а на другой — «Женщины». А слева находилась еще одна дверь. И Айзенменгер понял, что это вход в секционный зал.

Он тяжело сглотнул, ощутив вкус страха.

Она там.

Он двинулся вперед, стараясь ступать медленно и осторожно, но чувствовал, что его шаги, невзирая на все усилия, звучат настолько громко, что могут разбудить спящего Морфея, даже если у того уши заложены серными пробками. И тут он услышал за спиной шум, от которого его словно пронизало электрическим током, а сердце едва не выпрыгнуло из груди.

Издали до него донесся то ли шепот, то ли шипение:

— Джон?

Беверли.

Он секунду помедлил.

Подойдя к дверям секционного зала, он остановился и прильнул к ним ухом. Ничего.

Дверная ручка была шершавой, словно ее протерли наждачной бумагой. Он нажал на нее и толкнул дверь. Из щели на него пахнуло холодом.

Как в могиле.

Единственное, что он смог разглядеть, это нагромождение стульев и стоек для капельниц. Он раскрыл дверь чуть шире. В поле зрения возник один секционный стол, за ним — другой.

Ко второму была привязана обнаженная Елена, голова у нее была приподнята, глаза широко раскрыты. Ее рот был чем-то заткнут. Айзенменгер тут же ринулся к ней, собираясь окликнуть ее по имени.

Но тут дверь захлопнулась, и в него вонзился нож. Айзенменгер не смог сдержать крик.

«Ну, на этом стандартную процедуру можно закончить».

Теперь ей только оставалось решить — войти через двойную дверь или вернуться назад и поискать другой вход.

Без какой-либо видимой причины Беверли повернула направо и двинулась по узкому проходу между изгородью и навесом, который был завален кирпичами, битыми бутылками, пивными банками и колючей проволокой; на полпути ей попалась полуразложившаяся крысиная тушка. В конце прохода налево уходил еще один лаз точно такого же вида, который вел к маленькому захламленному дворику.

Она быстро, но соблюдая осторожность, двинулась по неровной поверхности, миновала перевернутый холодильник, походивший на постмодернистскую скульптуру, и приблизилась к задней стене морга. Дверей здесь не было, зато виднелись два окна; рама одного из них была разбита.