Окончательный диагноз

Метко швырнуть банку он не мог, так как его левая рука была обездвижена и он не мог использовать ее для балансировки.

Пендред еще ниже склонился над Еленой и обхватил ее горло большим и указательным пальцами. При его прикосновении она издала приглушенный всхлип и начала извиваться с удвоенной энергией.

— Мартин!

Пендред не отреагировал, однако это было уже не важно, так как вместе с криком Айзенменгер запустил в него банку. Он сразу понял, что бросок получился слишком слабым — орудие могло не долететь или даже упасть на Елену. Банка была большой и тяжелой, казалось, что она движется сквозь патоку, и тем не менее она таки достигла цели, врезавшись в левую руку Пендреда и заставив его выронить нож из правой.

Затем она рухнула на левое плечо Елены и скатилась на пол, где разлетелась вдребезги, распространив едкий запах паров формалина.

Из этой стычки Айзенменгер вышел победителем, но Пендред, похоже, даже не понял, что все это происходит в реальности. Он не издал ни звука и далее не посмотрел на Айзенменгера. С тем же выражением лица он наклонился и поднял нож.

И что теперь делать?

Дверь за спиной Пендреда приоткрылась.

Беверли в нескольких метрах от себя увидела склоненную фигуру Пендреда и привязанную к секционному столу обнаженную Елену. Она ощутила едкий запах и услышала приглушенные звуки, издаваемые жертвой. Лишь после этого она кинула взгляд влево и увидела Айзенменгера с окровавленным плечом, который слабо пошатывался, плохо ориентируясь в пространстве.

И что теперь делать?

Она принялась оглядывать помещение, видя, что Пендред уже начинает выпрямляться, — взгляд ее метался из стороны в сторону в поисках какого-нибудь предмета.

Ничего.

Пендред уже стоял почти во весь рост, а ей никак не удавалось найти какое-нибудь оружие. И тогда она сделала единственное, что ей пришло в голову.

Она бросилась на него и, подняв ногу, обутую в сапог, изо всех сил толкнула его в спину. Этот неожиданный удар заставил его отлететь вперед, он стукнулся поясницей о рабочую стойку, тянувшуюся вдоль стены, и с грохотом рухнул навзничь.

Если у нее и мелькнула мысль об одержанной победе, она тут же рассеялась, ибо Пендред почти сразу стал подниматься на ноги.

Елена отчетливо видела перед собой нож. Она не могла оторвать от него взгляда своих до боли расширенных глаз. Она видела его идеально гладкое серебристое лезвие, плавно сходившее на нет, и чуть притупившийся кончик. Она видела, как оно приближается, медленно и неумолимо.

А за ним она видела Мартина Пендреда с такими же невидящими глазами, как у Тиресия, и с таким же невозмутимым лицом, как у Колосса.

Она ощущала кляп, которым был заткнут ее рот, чувствовала удушье и то и дело сглатывала слюну. В ее голове с бешеной скоростью мелькали разные мысли. Она думала о своем страхе, о чувстве ярости, о беспомощности, о том, что ей холодно, что такого ужаса она еще никогда не испытывала, о том месте, где она находилась, и о том, где она окажется, когда ее уже не будет; она понимала, что ее ждет смерть. Она чувствовала страшную боль в груди и думала о том, как все это несправедливо…

Откинув голову назад, она выгнула шею, одновременно понимая, что, пытаясь увильнуть от лезвия, она лишь облегчает ему задачу.

Нож продолжал приближаться.

И вдруг с невероятной стремительностью лезвие вместе с Пендредом исчезло из поля ее зрения, и вместо них перед ней возникло решительное и в то же время испуганное лицо Беверли Уортон.

Сознание Айзенменгера уплывало, и он понимал это. Он успел заметить, как Беверли отшвырнула Пендреда, но все вокруг уже погружалось во тьму и покой. То, как

Пендред налетел на стойку и рухнул на пол, Айзенменгер уже не увидел.

Затем Пендред снова начал подниматься, но это происходило уже с кем-то другим. Это представляло определенный интерес, но не более того…

— Джон?!

Он не слышал голоса Беверли, просто что-то отдалось в его сознании.

Пендред снова встает.

— Джон?!

Но даже после этого ему потребовалось еще несколько секунд, чтобы осознать, что происходит нечто важное, не говоря уже о том, что подразумевает само это понятие.

После этого он неуверенно двинулся вперед, однако он шел в верном направлении и с совершенно определенной целью. Единственное, чего он не знал, так это что ему делать.

Тем не менее он продолжал приближаться к Пендреду, который к этому моменту уже почти выпрямился. Лицо его по-прежнему сохраняло полную безучастность к происходящему.

Беверли с отчаянным видом пыталась развязать веревку, которой был обхвачен торс Елены.

Единственное, что ему пришло в голову, — это повторить прием Беверли и попытаться снова свалить Пендреда, но, когда он поднял ногу, тот схватил ее, глядя при этом не на Айзенменгера, а на его ботинок.

Беверли наконец удалось развязать первый узел, и она перешла к лодыжкам. Как только руки Елены оказались свободны, она тут же, хрипя и кашляя, принялась вытаскивать изо рта ватные тампоны, а потом взялась за веревку, обхватывавшую ее на уровне диафрагмы.