Окончательный приговор

Но нам, впрочем, никто и ничего объяснять не собирался. Местные спецназовцы подошли ближе, по-прежнему держа нас на прицеле, но не только объяснить что-то, нам даже вопроса задать не пожелали. Часть личного состава взяла нас в круг, а другая часть группы принялась осматривать догоревшую и чадившую машину и расспрашивать девочку. Она, как и нам, не желала ничего говорить и руку изо рта так и не вытаскивала.

Наконец, как раз после неудачной попытки разговора с девочкой, к нам направился, снимая на ходу каску, видимо, старший в группе. Посмотрел на мою нарукавную эмблему.

– «Летучие мыши»… Во всей красе себя показали… – Он говорил почти без акцента. – Мы тут бьемся, чтобы установить нормальные отношения с населением, а они всех под одну гребенку гребут. И детей, и женщин стреляют..

– Прикажите своим людям убрать оружие, – спокойно сказал я. – Они все равно им пользоваться не умеют.

– Что?! – возмутился командир группы.

Я объяснил популярно:

– У них у всех опущены предохранители. Стоят плотным кольцом в боевой готовности. Нервы напряжены. Я дам резкую команду «огонь», мы присядем, а ваши бойцы над нашими головами расстреляют друг друга. Так профессионалы не поступают.

Я умышленно злил его, показывая, что не слишком напуган, и ставил на место. Командир чужую правоту понимать, кажется, умел и отдал какую-то команду на чеченском языке, видимо, предупреждая; а сам, поскольку чужую правоту, которую понимал, но уважать не умел, тут же уронил каску, чтобы она не мешала, и попытался ударить меня прикладом в лицо. Надо сказать, неуместное желание. Настолько же неуместное, как мое предупреждение. Нужно было не предупреждать, а действовать. Тогда, правда, в дополнение ко всему, нам могли бы приписать и уничтожение целой толпы чеченских спецназовцев, но это погоды уже не делало бы. От удара прикладом я ушел легким смещением корпуса, но не успел убрать руку. Я не бил, а только естественным образом прикрылся от чужого удара. И командир группы сам наткнулся носом на мой локоть, отчего, в дополнение ко всем неприятностям, своим и нашим, очень неуклюже сел копчиком на камень. А это было не только больно, а еще и унизительно.

– Ты что, совсем дурак? – спросил я, наклонился и помог командиру встать. При этом сумел рассмотреть выбившийся из-под плеча бронежилета погон. Командир был в звании подполковника, и мне следовало бы проявлять, наверное, больше уважения к его званию. И разговаривать хотя бы на «вы».