Окончательный расчет

Малютов попытался на них надавить, но тут началась эта история с пропавшими видеокассетами, ему было не до денег. И так кругленькая сумма лежит тихонько в швейцарском банке и ждет своего хозяина.

Но сейчас он понял, что сдаваться нельзя. Они рано списали его. Он еще повоюет.

Впрочем, и к этому бою Малютов готовился зря.

Шло совещание о подготовке к выборам. Его отчет никто не спросил, хотя Малютов был готов на все сто. Просто это заседание было одним их многих, он еще успеет выступить на других.

Переговорить с нужными людьми тоже не получилось. Все быстро кончилось, и все разбежались.

Малютов решил, что сегодня больше в прокуратуру не поедет. Устал. Доберется домой, поест и сядет к телевизору. Все. Никаких больше дел.

Жил прокурор на Кутузовском проспекте. Но что это за квартира — двести восемьдесят квадратных метров! Люди вон по тысяче имеют.

Правда, была и у него еще одна хорошая квартирка, но не в Москве. А в тихом городке Мангейм, который уютно расположился в низовьях Рейна.

С этими приятными мыслями он вышел из мэрии, сел в машину, буркнул водителю:

— Домой, — и стал смотреть на улицу.

Нет, до чего же у нас некультурный народ! На каждом шагу нищие. Проститутки вон спокойно разгуливают. Нам с этим народом еще мучиться и мучиться.

Водитель гнал по средней, специально для высоких чиновников приспособленной полосе.

«Ауди» плавно присаживалась на неровностях дороги. Вот ведь — самый центр Москвы, а дороги, как стиральная доска.

С моста свернули к гостинице «Украина», объехали ее и оказались в уютном зеленом дворе. Сталин приказал когда-то посадить здесь яблони. Теперь уже их не осталось — ну что за народ!

— Свободен, — сказал он водителю. — Завтра к девяти.

Но не успел открыть дверцу машины, как что-то громко щелкнуло по крыше.

— Вот сволочи, опять чем-то из окна бросили, — сказал он, повернувшись к водителю, и замер.

Сначала он услышал, что щелкнуло по крыше еще три раза, а потом увидел, что голова водителя запрокинулась, а из-за уха течет красная струйка.

Малютов сначала невольно пригнул голову, а потом свалился на пол.

По крыше все щелкало и щелкало, и от каждого такого щелчка в ней появлялась аккуратная круглая дырочка. И эти дырочки приближались к заднему сиденью, туда, где находился прокурор. Еще секунда — и его не станет. Убежище на полу его бы не спасло.

И тогда Малютов дико закричал, бросился в открытую дверь и помчался к своему подъезду. Но по дороге изменил решение.

Там, в подъезде, наверняка кто-то ждал его.

Поэтому, описав небольшую дугу, прокурор вылетел со двора и побежал к гостинице.

Сзади взвизгнули тормоза.

Малютов снова вскрикнул. До двери гостиницы было совсем недалеко. Там его не тронут, не посмеют.

Он оглянулся назад, но никто за ним не гнался. Просто машина сворачивала во двор.

Он толкнул тяжелую дверь и ввалился в холл.

— Спасите, — крикнул он.

— Что?! Что случилось?! — бросился к нему охранник.

И Малютов, только что готовый спрятаться под стол, в самый дальний угол, за спину любого, вдруг сказал:

— Умираю от жары. Где тут у вас бар?

ГЛАВА 14

Котляров так и не пришел.

Клавдия несколько раз стучала в дверь, но контролер отвечал, что начальника не может найти. Потом он сменился, и Клавдия уже упрашивала другого, который был куда строже и вообще отказался тревожить своего шефа в столь позднее время.

Ночью Клавдия не спала. Почему-то она не слишком доверяла крепким бутырским стенам. Она знала, как это делается, — самой приходилось расследовать такие преступления. Потом концов не найдешь. В этом строгом и наглухо запертом учреждении вдруг обнаруживалось много российских дыр. Контролеры в лучшем случае получали служебное взыскание. А убийц не находили. Вернее, чего их искать — тут каждый второй убийца.

Клавдия пила воду из-под крана, глотала лекарства, которые ей выписали в местном лазарете, сидела на койке, ходила в узком пространстве камеры, даже пыталась мычать какие-то песни, только бы не заснуть.

Сквозь «намордник» пробивался дневной свет. Ночь для нее длилась каких-то два часа от силы. Но спать все равно хотелось нестерпимо. Минутами Клавдия проваливалась в какую-то черную яму, но до дна не доставала, вздрагивала всем телом и открывала глаза.

«Надо было поспать днем, — ругала она себя. — Сколько ты так выдержишь? Сколько вообще это будет длиться?»

Под утро, часов в пять, она все-таки уснула. Только прислонилась к холодной стене, и все — мир пропал.

В этот раз ей ничего не снилось. Полная темнота и шаги. Она слышала сквозь сон, как по коридору ходил контролер. Этот, в отличие от предыдущего, не топтался все время у ее камеры, а надолго уходил в дальний конец, даже слышно было, как он там с кем-то разговаривает, потом медленно шел обратно, со скрежетом поднимая и опуская заглушки глазков.

Клавдии казалось, что она не спит, что она все это не только слышит, но и видит, словно она вышла в коридор и прогуливается вместе с контролером.

Вот он снова ушел в дальний конец. Снова стал с кем-то разговаривать — ах да, это женщина. В Бутырской тюрьме много контролеров-женщин. Тяжелая работенка, ничего не скажешь.