Окопная правда чеченской войны

Ну, а в Чечне наступит мир только тогда, когда удастся навести порядок в Москве. Я тебе могу процитировать слова одного чечена, с которым у меня состоялся разговор во время одной из «командировок», и который спросил: «Зачем вы здесь?» Я: «Бороться с террористами и бандитами. Их пособниками». Он: «А вы у себя, в России, всех бандитов и пособников победили?» Я: «Честно — нет». Он: «Если бы вы несли сюда что-то нормальное, то я бы сам взял оружие и вместе с вами пошёл бы воевать, но не вместе с этим Кадыровым. А так — что те за деньги, что эти за деньги и идти-то не за кем».

Только после снятия Трошева я узнал, что, оказывается, мы — «боевые друзья», на которых он «всегда надеялся». Самые лучшие друзья — «попрошайки» из управления и отделов кадров. Имея таких друзей, и врагов не надо. Враг такого урона и развала нанести не сможет. Кстати, к развалу СКВО («Санаторно-курортного военного округа») приложил руку и Квашнин.

Их только тогда можно было бы назвать офицерами, если бы они взялись по-настоящему за боевую подготовку, а не водили подчинённых на экскурсию к «Нашим учителям» — чеченским боевикам.

А.К.

Кому оно надо

«Лимонка» № 195 май 2002 г.

Кому война — а кому мать родная!

Привет, «Лимонка», пишет тебе солдат-срочник, находящийся в это время в Чечне. Хочу рассказать о бардаке, который творится здесь.

Ну, во-первых, солдат-мальчишек, которые каждый день ходят рядом со смертью и выполняют свою боевую задачу, их ни во что не ставят. Гуманитарка, которую собирают по всем школам Пскова, до солдат не доходит, всё «исчезает» в Ханкале. «Тыловые крысы», совсем обнаглевшие, шлют сотнями ящиков на продажу в Дагестан тушёнку, которая по документам должна быть в солдатском котле.

«Секретуткам» закрывают по 20 боевых дней в месяц — максимум сколько можно закрыть. А солдатам в горах по одному-два. Хули говорить, если все нормальные офицеры поувольнялись, остались одни алкаши да «шакалы». Маховик разложения и деградации армии с каждым днём набирает обороты.

Где та армия, которую боялись во всём мире?

Где ты, уважение к офицеру?

Сейчас на них смотрят в лучшем случае сочувственно, а то и презрительно.

Но я верю в возрождение Русской Армии, Русского Народа, Русской Нации!

Zig-Zag, Чечня, г. Энгиной, «Глиняная Горка»

Караул, в ружьё!

«Лимонка» № 267 февраль 2005 г.

Обычно о заступлении в караул нам сообщалось за сутки. На следующий день (пропуская зарядку и развод) мы шли в казарму. Готовиться, значит. С 9.30 до 11.00 учили статьи УГиКС (Устав, короче). Я помню его наизусть, поэтому писал письма или слушал радио без палева. Иногда молодые придурки-лейтенанты пытались наехать на меня за письма, но, обнаруживая мои познания устава, сразу переходили на дружественный тон. Потом лейтенанты уходили пить пиво. К сожалению, по ходу службы мне, в основном, попадались тупые командиры, но к ним на смену приходили ребята вообще улётные. Я ржал над ними, как Дубовицкая над шизофрениками из «Аншлага».

Наша рота заступала сразу в два караула, и в санчасть ходили по очереди. Приходим в санчасть. Двадцать три человека — все здоровые, ни одной царапины. Всем ставят в карточках «здоров» и идём обратно. В караул заступали «и косые, и хромые», но на проверку в санчасть, само собой, за них шли здоровые.

По возвращении в казарму готовили внешний вид. Я укладывался в полчаса, и падал спать. Сквозь дрёму слышал крик дневального. Это значит, что пришёл психолог. В одних трусах иду в «ленинскую комнату». Вот она — волосы дошираком растут, накрашенная вся.

— Здравствуйте! Я говорю вам: здравствуйте!

Ну, меня она последним вызовет, сука. Представляю, как убиваю её или как трахаю. Подхожу, представляюсь по полной нарочно, ведь эта тварь знает всю мою биографию. Делает кислую рожу, я делаю вид, что это не мой член торчит сквозь трусы. Раскладываю нелепые карточки. Так, для формальности — кому, как ни ей знать, что с моими показателями психологических тестов, можно идти в любую организацию. Всё. Теперь иду спать со спокойной душой.

Дневальный будит на обед, просыпается часть мозга, ответственная по всей видимости за еду. Подумав, она будит память. Память говорит, что в карауле жратвы тьма. Мозг вырубается. Через какое-то время ротный замполит начинает лично будить всех сам.

Выхожу «на улицу». На этой «улице» я жил полтора года, но названия её не запомнил — оно было смешное, и чисто формальное. Ощущение, что всё вокруг сейчас воспламенится от солнца. Полковая помойка воняет так, что воздух над ней можно потрогать руками. Пошли на обед.