«Окопная правда» Вермахта

Гарри Милерт также с кажущимся безразличием писал: «Я стоял рядом с гауптманом О. метрах в ста пятидесяти от кустарника, в котором засели русские снайперы. Он получил пулю, мне же повезло успеть броситься на землю, как только я увидел парня, лежащего впереди нас. Гауптман среагировал на долю секунды позднее и был ранен». Зигфрид Кнаппе описывает попадание шального снаряда в его группу с похожим фатализмом. Он пишет: «Убитый рядом со мной обер-лейтенант был из резерва. Только что мы обсуждали свои планы, и вот уже лежим рядышком в грязи — один убит, другой невредим. То, что я упал именно здесь, а он — там, выглядело полнейшей случайностью… Я понял, что в следующий раз может не повезти и мне… Я принял возможную смерть или увечье как часть своей судьбы».

Но каждый солдат берег свое время, понимая, что в следующий раз удача может ему изменить. Наверняка Франц-Райнер Хоке почувствовал, что его лимит везения исчерпан, после одного происшествия: «Недавно англичане трижды выгоняли меня огнем из дома, где я устроил наблюдательный пункт. Сначала подъехал танк и выпустил по дому с расстояния в тысячу метров пять или шесть снарядов, которые прошили хижину насквозь. Потом последовал артиллерийский обстрел, и, наконец, меня сшибли с крыши из миномета. В прошлый раз меня спасло только то, что мина угодила прямо в тридцатисантиметровой толщины балку». Неудивительно, что Хоке показалось, будто его «носит на обломках по штормовому морю». Несомненно, многие солдаты поняли бы слова, записанные в дневнике Конрада-Вильгельма Хенкеля об «одиноких людях, которые каждый день встречаются лицом к лицу с отвратительным произволом войны». Чувство одиночества и беспомощности перед лицом неразборчивой, равнодушной смерти было способно в конечном итоге сокрушить даже самые крепкие нервы. Как признавался Гарри Милерт, он невольно начал познавать истину старого военного афоризма, гласившего, что нужно быть в полной мере осведомленным о смерти, нужно впитать ее в себя, чтобы больше о ней не беспокоиться.

Для многих солдат чувство внутренней свободы во время войны вызывали не объятия смерти, а высвобождение ярости, которая вела к смерти. Возбуждение войны, красота ужаса давали выход темному, эмоциональному и иррациональному началу человека, высвобождали беспорядочное и необъяснимое в человеке, полностью отдавая его во власть очарования абсолютной свободы. Внезапный прилив опасности и стихийных сил, разрушительной страсти нередко оказывал неожиданно пьянящее действие. «Те парни поняли, что не смогли самореализоваться в жизни, — размышлял Гельмут Пабст в апреле 1942 года. — Все их мелочные доводы бледнели по сравнению с силой природы, с зовом крови, толкая их на предельную жестокость». Предельную — значит, испытано уже все. Гарри Милерт утверждал, что «испытывать страх перед трупами могли только сентиментальные и привередливые… Это не омерзение — скорее, побуждения, которые вызывает отвратительное зрелище. Это смутное ощущение… мы не показываем никогда, но душа всегда… что-то подозревает». В глубине нашей психики таигся секрет, который большинство из нас предпочло бы похоронить навсегда: понимание того, что многим мужчинам война доставляет удовольствие не только благодаря первобытному «зову крови», как назвал его Пабст, но и благодаря ощущению полной свободы, которое они испытывают во время боя. Несмотря на тревогу, которую вызывали у него эти чувства, Милерт тем не менее поведал своему дневнику, что «солдатская жестокость чувственна». Эта чувственность казалась ему дьявольской, хотя он и признавал, что результатом была «чувственная эстетика». Другим тоже виделось что-то соблазнительное, что-то злое, но прекрасное, выходящее за рамки морали в совершении любых поступков в жизни, включая убийство. «Убивать легко, — соглашался Ги Сайер. — Особенно тому, кто уже не чувствует особой связи с жизнью».

«Эти сутки, пожалуй, самые незабываемые и точно самые беспокойные и прекрасные в моей жизни, — подтверждал Вольфганг Деринг, говоря о недавней атаке. — Такие ощущения совершенно по-особому влияют на людей. Одни просто прячутся в животном ужасе. Часто находятся те, кому все кажется просто каким-то несчастным случаем. Другие впадают в панику и теряют способность принимать решения… Есть и дерзкие наемники, и прирожденные авантюристы, которые наслаждаются такими моментами и впадают в состояние на грани эйфории». Деринг не сомневался в том, к какой категории относится он сам, указывая, что он в такие моменты ощущал «полнейшее спокойствие и уверенность в себе». Для него внезапное ощущение силы и свободы от традиционных ограничений оказалось опьяняющим.