Окопник

Раньше, чем дошёл до комендатуры, тут не так и далеко оставалось, мне встретился патруль. Хорошо раннее утро, детишки спят, сейчас бы ватага сопровождала стороной, разглядывая меня. А патруль почему-то не армейский, а краснофлотцев, старшим был, кажется, мичман, надо будет пролистать книжицу со знаками различия армии и флота, освежить память. Такая книжица у меня в запасе есть, как и уставы разные. Хотя там и освежать нечего, я и раньше особо её не читал. Раздел флота так точно. Без надобности как-то было. Пролистал знаки различия РККА и НКВД, и всё, больше не надо. А поспешивший ко мне патруль очень быстро оказался рядом, тем более мы и двигались навстречу друг другу.

– Товарищ капитан, что случилось? – спросил морской командир.

– Участвовал в обороне Брестской крепости. Это в Белоруссии. Мне нужно в комендатуру, встать на учёт как находящемуся в лечебном отпуске.

– Лейтенант Вересков, старший патруля, – козырнул тот. – Мы вас проводим.

– Было бы неплохо.

– Можно изучить сначала ваши документы? – сказал тот, на что я кивнул.

Тот изучил моё удостоверение и справку из штаба армии, что я нахожусь на излечении, там же стоит код госпиталя и запись врача с его подписью. Патруль ничего расспрашивать не стал, так и довёл до комендатуры. Народу тут мало было, всего трое гражданских, две женщины и мужчина одной группой, явно чего-то ждали, так что мы зашли внутрь, сидевший в приёмной старшина, с повязкой помощника дежурного, удивлённо посмотрел на меня и вызвал дежурного. Тот был в звании старшего лейтенанта.

– Товарищ капитан, что случилось?

Патруль, передав меня, покинул здание, у них свои дела, так что слушали нас только старшина и те трое, что сидели в коридоре на лавке.

– Принял бой утром двадцать второго июня в Брестской крепости, в составе Шестой стрелковой дивизии РККА, весь день держали оборону. Я сначала корректировал огонь орудий, а как снаряды закончились, командовал резервом дивизии, отбивали захваченные немцами позиции. Несколько раз сходились в рукопашную. Вы видите результат этих действий. В ночь на двадцать третье дивизия пошла на прорыв, получив приказ, а я с горсткой добровольцев остался прикрывать. Чуть позже вырвался, бойцы в ночных схватках в крепости погибли. Вчера днём вышел на поле, где наш самолёт стоял. Там лётчик его ремонтировал. На него местные бандиты напали, вооружённые, с повязками на рукавах. Девять было, на двух телегах. Уничтожил их. Потратил все патроны, даже пистолет пустой. А у бандитов только наганы, и тоже с патронами не густо. Вот револьвер, четыре патрона всего. Лётчик отремонтировал машину, и подкинул меня до вас. Он в эту сторону летел. А так как с двадцать первого июня нахожусь в лечебном отпуске, в крепости я как доброволец воевал. Раз сюда попал, то решил пока в санатории полечиться. Вы можете мне выдать направление в какой санаторий?

– Думаю, да. Правда, вам чуть позже придётся пройти опрос.

– Пройдём.

– Оружие надо будет сдать.

– Забудьте. Этот автомат мне не раз жизнь спасал, я из него больше сотни немецких солдат уничтожил. Тем более это трофей, снял с тела немецкого унтера. Кстати, где патронами можно разжиться?

– Со склада комендатуры, думаю, но тут разрешение коменданта нужно.

– Договоримся.

– А что за травмы у вас?

– Рана на виске, – сняв фуражку, я показал пальцем на неё. – Бандиты обстреляли три недели назад на дороге. Результат – полная потеря памяти. Ничего не помню до нападения. Был начальником штаба гаубичного полка, проверили, штабную работу не помню, а в крепости корректировал хорошо, комдив очень доволен, выбил изрядно пушек германских, снизив накал огня по крепости.

– О-о-о.

Дежурному я подарил кобуру с пистолетом «Парабеллум», патронов немного, так что тот, расспрашивая о боях в крепости, как там всё проходило, оформил меня в учётном журнале, даже созвонился с одним санаторием, тот военных принимал, меня берут, так что на машине комендатуры, это был легковой «фаэтон», доставили в санаторий. Там охая, санитарки приняли форму с нательным бельём. Да всё забрали, выдав больничную пижаму, пообещав постирать и зашить. Оружие пока в палату – мне одиночную выделили, генеральскую – а врачи осмотрели меня обнажённого. Всё тело в синяках. На руке след укуса, грязным бантом замотанный.

– Это в рукопашной, немецкий солдат вцепился. Я ему потом череп раздробил прикладом автомата, – пояснил я трём врачам, что сняли бинт, изучая укус.

– Хорошо вцепился, до кости прокусил, – сказала мой лечащий врач, Людмила Васильевна, её назначили. Той лет сорок было.