Окопники

По другую сторону железнодорожной насыпи, метрах в пятистах, от нее, раскинулась другая такая же небольшая деревня Болотино — длинные глинобитные коровники, крытые толем, низкое кирпичное здание маслозавода, пробитое в нескольких местах снарядами, приземистые хаты с островерхими камышовыми крышами и покосившимися плетнями. Здесь занимал оборону один из полков дивизии Пралыцикова.

Слева и справа по фронту, на расстоянии семи — вось- ми километров друг от друга, виднелись другие деревни, стоявшие на невысоких косогорах. Они-то и были обведены красными кружками на карте Шустова — опорные пункты противника, которые предстояло взять дивизии.

Осматривая в бинокль с чердака маслозавода прилегающую местность, Бурцев заметил, что на противоположной стороне, перед домами в два ряда были протянуты проволочные заграждения. В переулках виднелись железобетонные колпаки бункеров, прикрытые сверху соломой и хворостом. В глубине, за второй линией домов, должно быть, размещались артиллерийские батареи, так как вся дорога вдоль улицы была изрыта гусеницами тяжелых тягачей.

Улучив удобный момент, когда они с Пралыциковым остались вдвоем на наблюдательном пункте, Бурцев сказал:

— Насколько я знаю, командир дивизии, учитывая особенности сложившейся обстановки, имеет право внести некоторые коррективы в ранее разработанный план…

— О чем это ты? — настороженно спросил Пралыциков.

— Нельзя брать в лоб эти опорные пункты. Ты видишь, совсем открытая местность.

— Не такие брали в гражданскую, — резко возразил Пралыциков. — Ты что, забыл?

— Ничего я не забыл. И уверен, что деревни эти ты возьмешь. Но какой ценой?

— Война есть война, — уже едва сдерживая раздражение, ответил Пралыциков. — Волков бояться — в лес не ходить. Ты вот в тыл идешь, прямо в пекло. Там ведь тоже могут быть потери.

— Не потерь боюсь. Бессмысленных жертв. Будь моя воля, я обошел бы скрыто эти опорные пункты и, блокировав их, ударил по второй линии обороны. Во — первых, внезапность. Во — вторых, потом их будет легче взять… »

— Приказ уже отдан. Менять я ничего не намерен, — отрезал Пральщиков, давая понять, что разговор окончен. Он резко повернулся и стал осторожно спускаться по скрипучей чердачной лестнице.

Бурцев осуждающе посмотрел ему вслед.

2.

Последние дни декабря были тихими и морозными. По ночам над заснеженными равнинами низко плыла луна, в ее тусклом свете на полях были отчетливо видны обледеневшие стебли нескошенной пшеницы, покрытые густым мохнатым инеем. Стоило дотронуться до них сапогом, как иней тотчас осыпался синими искорками. Выпрямившиеся стебли сиротливо кивали тугими колосьями, и на белый рыхлый снег падали темные зерна.

Голубев, остановившись у края оврага, подозвал к себе проводника — партизана деда Наума — угрюмого, с жидкой рыжеватой бородкой старика, — и пальцем указал на видневшуюся впереди дорогу:

— В Кузьминки ведет?

— Так точно, — кивнул головой дед. — Это, стал быть, Ольшанский большак. А нам надобно правее взять, оврагом. А то, неровен час, машину там встренем, не то обоз. Полями оно надежней. Немец-то, он теперя в хатах сидит, к теплу привыкший…

Голубев подал сигнал лежавшим в хлебах разведчикам и первым осторожно спустился в овраг. На дне было тихо. Расстегнул ворот и почувствовал, как по всему телу раздалась усталость. Всю ночь он со своими разведчиками шел впереди батальона, прокладывая путь по заснеженным степным оврагам, неСкошенным хлебам, притихшим рощицам, обходя стороной населенные пункты. В первые часы он держал в кармане взведенную гранату, ожидая в любую минуту услышать лающий немецкий оклик. Потом постепенно привык к мысли, что в зимнее время противник действительно не выставляет полевые дозоры, и шел уже увереннее, изредка сверяя маршрут по карте и компасу. И вот впереди, на опушке леса, показался хутор, вблизи которого они должны остановиться на дневку.

Ожидая, когда подтянется батальон, Голубев решил сделать короткий привал. Стянув перчатку, он укрылся с го

ловой маскхалатом, чтобы прикурить папиросу, но в это время услышал голос сержанта Шегурова.

— Товарищ лейтенант, там, в хлебах, наши.

— Какие наши? — насторожился Голубев.

— Убитые. С осени, должно быть, лежат.

Голубев выбрался из оврага и вместе с сержантом пошел к черневшим слева хлебам. Миновав густые заросли пшеницы, тянувшиеся вдоль обочины дороги, он увидел впереди изрытое воронками поле, посреди которого, словно длинношеяя птица, уронив клюв на землю, стояла запорошенная снегом зенитная пушка. Вокруг в беспорядке валялись стреляные гильзы, разбитые снарядные ящики, обгоревший остов автомашины. И тут же рядом по всему полю виднелись небольшие заснеженные холмики. Из-под снега чернели задубевшие от мороза шинели, потрескавшиеся кирзовые сапоги, пробитые осколками каски.