Оковы для призрака

Я бросила на Майкла благодарный взгляд. Если только он будет рядом, это ничего. Остальные, решив, что нам ничто не угрожает, отошли — нельзя было сказать, что мы остались с Дмитрием наедине, но оттуда они ничего не услышат.

Когда мы с Майклом подошли к камере и остановились перед ней, мое сердце чуть не выскочило из груди. Как и при появлении Лиссы, Дмитрий сидел на постели, поджав под себя ноги, спиной к нам.

Слова застряли в горле, ни одной вразумительной мысли в голове не осталось. Как будто я начисто забыла причину, по которой оказалась здесь.

— Дмитрий, — наконец выговорила я, но горло перехватило, и получилось не очень разборчиво.

Спина Дмитрия внезапно напряглась, однако он не повернулся.

— Дмитрий, — повторила я, на этот раз более отчетливо. — Это… я.

Это говорить было необязательно — он еще с первой моей попытки понял, кто здесь. Наверное, он узнал бы мой голос в любой ситуации; может, даже звук моего дыхания и сердцебиения. Дожидаясь ответа, я почти перестала дышать. Увы.

— Нет.

— Что нет? — спросила я. — В смысле — нет, это не я?

Он огорченно вздохнул, почти как раньше, когда в процессе наших тренировок я делала что-нибудь особенно нелепое.

— Нет, в смысле, что я не хочу тебя видеть. — Его голос был полон напряжения. — Тебя не должны были пускать сюда.

— Да. Но я нашла обходной путь.

— Ясное дело, нашла.

Он по-прежнему сидел спиной ко мне, и это было мучительно. Я взглянула на Майкла, и тот, подбадривая, кивнул мне. Наверное, следовало радоваться, что Дмитрий вообще разговаривает со мной.

— Я должна была увидеться с тобой. Должна была выяснить, в порядке ли ты.

— Уверен, Лисса уже рассказала тебе.

— Я должна была увидеть собственными глазами.

— Ну, теперь ты видишь.

— Пока я вижу только твою спину.

Это сводило с ума, и все же каждое произносимое им слово воспринималось как подарок. Казалось, прошла тысяча лет с тех пор, как я слышала его голос. Как и прежде, у меня возник вопрос: как я могла подумать, что Дмитрий в Сибири и этот — один и тот же человек? Его голос звучал так же, как когда он был стригоем, но тогда он вызывал ощущение холодного озноба. Сейчас же в нем чувствовались теплота и мягкость — пусть даже он говорил такие ужасные вещи.

— Я не хочу, чтобы ты приходила сюда, — решительно заявил Дмитрий. — Не хочу встречаться с тобой.

Я лихорадочно обдумывала, как поступить. Дмитрий по-прежнему излучал чувство угнетенности и безнадежности. Лисса пыталась рассеять его с помощью доброты и сочувствия, и ей удавалось пробиться сквозь его защиту, хотя в огромной степени потому, что он считал ее своей спасительницей. Я могла прибегнуть к схожей тактике, могла быть мягкой, исполненной любви и желания поддержать его, причем не кривя душой. Я действительно любила его и очень сильно хотела ему помочь. Тем не менее сомневаюсь, что подобные методы сработали бы и в моем случае. Роза Хэзевей прославилась не благодаря мягкому подходу… ну, по крайней мере, не только этим. Я решила сыграть на его чувстве долга.

— Ты не можешь игнорировать меня, — сказала я, стараясь не сорваться на крик, чтобы не услышали стражи. — Ты в долгу передо мной. Я спасла тебя.

Последовала пауза, после чего он настороженно ответил:

— Меня спасла Лисса.

Гнев вспыхнул в душе, в точности как во время визита подруги. Почему он такого высокого мнения о ней? Почему не обо мне?

— Как, по-твоему, она узнала, каким образом тебя можно спасти? Ты имеешь хоть малейшее представление о том, через что нам — то есть мне — пришлось пройти, чтобы раздобыть эту информацию? Ты считаешь безумством мою поездку в Сибирь, но поверь, ты даже вообразить не можешь, какие безумные вещи я действительно делала. Ты знаешь меня. Знаешь, на что я способна. И на этот раз я побила даже собственные рекорды. И ты в долгу передо мной.

Это прозвучало резко, даже грубо, но мне требовалось вывести его из равновесия и заставить хоть как-то откликнуться. И я своего добилась. Дмитрий резко повернулся — глаза горят, пространство вокруг насыщено энергией. Как обычно, двигался он стремительно и одновременно изящно. Его голос звенел от сдерживаемых чувств: гнева, огорчения и беспокойства.

— Тогда лучшее, что я могу сделать…

И умолк. Карие глаза широко распахнулись от… чего? Изумления? Благоговения? Или, возможно, он был так же ошеломлен, как и я при виде его?

Потому что внезапно у меня возникло четкое ощущение, что он испытывает то же, что и я раньше. Он много раз видел меня в Сибири. Всего лишь прошлой ночью он видел меня в товарном складе. Однако сейчас… сейчас он впервые за долгое время видел меня своими собственными глазами. Сейчас он больше не был стригоем, и весь мир вокруг стал другим. Его мировоззрение и чувства, даже его душа — все изменилось.