Окраина

После новогодья, накануне святок, произошло еще одно событие, обычное на первый взгляд, неприметное, которое, однако, впоследствии сыграет в жизни Щапова значительную, может быть, даже решающую роль: будучи приглашенным на один из студенческих вечеров, он познакомился с Ольгой Жемчужниковой, девушкой лет девятнадцати — двадцати, высокой и некрасивой блондинкой… Позже Щапов не мог себе представить, почему она при первой встрече показалась ему некрасивой. Девушка подошла к нему в конце вечера, когда Щапов уже собирался уходить, и довольно твердым и уверенным голосом спросила:

— Афанасий Прокофьевич, не могли бы вы уделить мне несколько минут? Лично мне, — добавила, чуть покраснев. И смотрела на него со строгой сдержанностью большими серыми глазами.

— Лично вам? Конечно, конечно. Слушаю вас.

Девушка все так же прямо и строго смотрела на него.

— Афанасий Прокофьевич, — заговорила потом, не сводя с него больших и строгих глаз, — я очень рада, что вижу вас, говорю с вами… Простите за столь неожиданное объяснение. Хотя, мне кажется, — улыбнулась, — я уже с вами не однажды встречалась и разговаривала…

— Да? — улыбнулся и он. — Когда и каким же образом?

— Да ведь я же прочитала все ваши статьи. Все до единой строчки!..

— Неужто все до единой?

— Да, — просто сказала девушка, — все до единой. Уж поверьте. А когда читала ваших «Бегунов», не могла сдержать слез…

— Вон как! Благодарю вас за сопричастность…

— Ну что вы, что вы, — поспешно возразила она, — это вам спасибо, Афанасий Прокофьевич, за все, что вы сделали для меня. Душевное спасибо.

— Помилуйте, — смутился он слегка, удивленно глядя на странную эту девушку, довольно непривлекательную, с чрезмерно большими, чуть выпуклыми глазами, гладко зачесанными назад светлыми волосами, отчего высоко открытый лоб выглядел как бы несколько вытянутым, непропорциональным. — Помилуйте, — сказал Щапов, — да что же такого я сделал для вас?

— Вы мне глаза открыли, — ответила она серьезно. — На многие вещи. На целый мир. И теперь я многое вижу иначе, чем видела раньше…

Потом они шли вместе по сумрачным улицам, пересекая одну за другой васильеостровские линии, миновали Екатерининскую церковь… И Ольга просто, без всякого кокетства, рассказывала о себе: родилась в Пскове, отец был учителем… Впрочем, известно ей это лишь по рассказам, потому что двухмесячным ребенком осиротела — родители умерли от холерной горячки на одной неделе, а ее взял на воспитание дядя. Вот с тех пор и живет она, Ольга Ивановна Жемчужникова, здесь, в Петербурге, на Васильевском острове…

— А дядя у меня замечательный человек.

— Кто же ваш дядя? — спросил Щапов. Ольга кивнула в сторону церкви, мимо которой они шли.

— Протоиерей Мелиоранский. Вот здесь он и служит. Хотите, я вас познакомлю?

Ольга Жемчужникова была весьма начитанной, умной девушкой, с ней приятно было разговаривать. И Щапов потом нередко о ней вспоминал. Они встречались еще два или три раза, но все как-то на ходу, случайно, Ольга вспыхивала, не скрывая радости, у нее даже слезы на глазах навертывались от волнения. Она бросалась навстречу и говорила высоким, резковатым голосом.:

— Афанасий Прокофьевич, боже, как я рада вас видеть! Так давно мы с вами не встречались… Хотя нет, нет, — как бы самой себе возражала, — прошлой ночью во сне вас видела. — Она улыбалась, но глаза ее оставались строгими, даже печальными. — Будто стоите вы на Большом проспекте, посреди улицы, а на вас несется с грохотом какой-то экипаж… Вот-вот собьет, а вы не видите. А я бегу к вам, хочу крикнуть, предупредить, а голоса нет… Бегу, бегу, а вы все так же далеко от меня… Боже, мысленно прошу, спаси его, господи!..

Щапов с притворной серьезностью говорит:

— И бедный профессор попадает под колеса?..

— Нет, — улыбается Ольга, — просто я в этот миг проснулась… Афанасий Прокофьевич, а вы похудели. Что с вами? Вы здоровы?

Щапов берет ее руки, осторожно сжимает.

— Все хорошо, все в порядке. Что у вас, как вы живете?

Потом и вовсе было не до нее, новые события захватили и понесли его, некогда оглянуться; наконец ему официально было объявлено о высылке из Петербурга в Сибирь. Все! Решение царя на сей раз было твердым и окончательным. Щапов с равнодушным и как бы отсутствующим видом выслушивал сочувствия знакомых и полузнакомых, насмешливо отвечал: «Да что же в том страшного?.. На родину ссылают». Иногда часами бродил по набережной, вдоль скованной льдом Невы, под жгучим февральским ветром. Вдруг пришла мысль: вот бы с кем хотел он сейчас повидаться, встретиться и поговорить, посоветоваться — с Чернышевским. Несмотря ни на что, Щапов ценил, уважал этого необыкновенного, замечательного человека. Возможно, сейчас бы они и поняли друг друга… Да только и Чернышевского не обошел своим высочайшим вниманием государь — заточил в Петропавловскую крепость.