Окраина

Катя вошла в гостиную. Елена Егоровна ласково кивнула ей, а Глеб, что-то буркнув, наклонил голову, словно чем-то был недоволен. Катя заметила, что одна щека у него сильно покраснела. Оказалось, возвращаясь домой по морозу, он ее ознобил.

— Больно? — спросила Катя, наблюдая, как мать осторожно смазывает обмороженную щеку брата гусиным салом. Глеб, искоса посмотрев на сестру, угрюмо ответил:

— Ничего, до свадьбы заживет.

Пришел отец, весело потирая руки, сказал:

— Ну и стужа, дух перехватывает. А по городу опять, говорят, листовки порасклеены… — сказал и задержал долгий взгляд на сыне. Глеб повернулся и молча вышел. — Что это с ним? — удивленно спросил Фортунат Петрович. И Катю словно кто изнутри подтолкнул: что-то с Глебом происходило непонятное, загадочное. Таким она брата никогда не видела. Кате захотелось поговорить с ним, и она, поколебавшись, постучала в его комнату. Молчанье. Катя постояла, прислушиваясь, постучала еще, потом осторожно приоткрыла дверь… Глеб сидел за столом, облокотившись, подпирая кулаками подбородок, и щека его, обмороженная и смазанная гусиным салом, багрово поблескивала. Он слегка повернул голову и строго посмотрел на сестру:

— Чего тебе?

Катя улыбнулась.

— Как ты разговариваешь с девушкой? Непочтительно.

— Ну, что тебе? — повторил он помягче, не меняя позы.

— Можно с тобой поговорить?

— О чем? Нельзя разговор отложить до другого раза?

— Нельзя.

Катя села на стул, глядя на брата.

— Послушай, Глеб, ты мне веришь? Нет, иначе: ты мне доверяешь?

Он слегка смутился, не ожидал столь прямого вопроса от сестры, пожал плечами:

— Смотря в чем.

— Во всем. Во всем! — запальчиво повторила Катя. — Ты мог бы доверить мне самую сокровенную свою тайну?

Глеб усмехнулся и покачал головой неопределенно.

— А ты… ты могла бы мне доверить?

— Да. Конечно! — сказала Катя. — И я собиралась посоветоваться с тобой… по очень важному вопросу. Можешь меня выслушать?

— Разумеется, — ответил Глеб, с любопытством поглядывая на сестру, точно открывая в ней нечто такое, чего раньше не замечал. — Говори, я слушаю.

— Знаешь, Глеб, я хочу поехать в Омск.

— В Омск? Зачем?..

— Чтобы повидать Ядринцева. Я непременно должна его повидать. Непременно!

Глеб покачал головой.

— Тебе этого делать не следует. Особенно сейчас. Ничего доброго поездка твоя не даст ни ему, ни тебе.

— Но почему?

— Потому что это безрассудство.

— Безрассудство? — удивилась и огорчилась Катя. — И это говоришь ты, друг Николая?

— Говорю правду. Не в нашей силе что-либо изменить.

Катя встала, чему-то загадочно усмехаясь, и пошла к двери. Глеб обеспокоенно смотрел ей вслед.

— Катя! Погоди.

Она обернулась, выжидательно молчала.

— Ты что, всерьез решила ехать?

— Да. Ты все еще считаешь меня взбалмошной девчонкой, — сказала она. — А я уже взрослая. Пойми.

— Понимаю, но и ты пойми: ни к чему хорошему это не приведет. И я тебе не советую.

Катя внимательно посмотрела на брата, помедлила и спросила, понизив голос почти до шепота:

— Скажи, Глеб, а эти прокламации…

— Что прокламации? — не дал он ей договорить. — Что?

Катя вздохнула.

— Не обижайся, Глеб. Но мне показалось, что ты что-то знаешь. Потому и спросила: доверяешь ли мне?

— Доверяю… Доверяю! Но прошу тебя, не вмешивайся в эти дела…

— Почему? Ты боишься?..

Глеб осторожно прикоснулся к обмороженной щеке, снизу вверх поглядывая на сестру, сказал через минуту задумчиво и строго:

— Знаешь, Катя, сегодня ночью не только я обморозился — два полицейских обходчика вовсе чуть не закоченели, в лазарет их отправили… Вот тебе самая свежая новость.

— Господи, какая стужа! — Катя постояла, ожидая, что брат скажет еще что-нибудь, не дождалась и вышла, плотно притворив за собою дверь.

* * *

Генерал-губернатор Западной Сибири Хрущов был человеком весьма осторожным, действовал по принципу — семь раз отмерь, один раз отрежь. Так ему казалось вернее. Потому и комиссию по расследованию томского дела, связанного с расклеиванием прокламаций, не спешил создавать; смущало то обстоятельство, что не успели еще довести до конца одного дела, о «сибирском сепаратизме», как подоспело другое — в самый раз к рождеству! Может, и вправду шалость гимназистов?.. Так нет, не похоже… Слишком опасные мысли в этих листках. «Проклятая Сибирь! — с негодованием подумал генерал, разглядывая присланные из Томска копии воззваний. — Такое насочинять… Проклятые холода!»