Окраина

Празднование этой годовщины проходит в Уезде под знаком классового перемирия. Сколько помнят старожилы, первомайские колонны — состоящие исключительно из коммунистов — всегда двигались из Уезда в Птицы. Социальный очерк деревни мы набросали, правда, наспех, однако и этот беглый взгляд убеждает нас, что иначе и быть не могло. Разве что уточнения ради добавим, что в те времена, когда предшественницей коммунистической партии была социал-демократическая, первомайские колонны ходили в Кладно. Но и теперь таинственные обитатели массивных твердынь игнорируют первомайские демонстрации, зато к демонстрантам с робкой непринужденностью присоединяются «соколы» (ведь все мы из одной деревни, все ходили в одну и ту же школу имени Масарика), аборигены той области, которую мы условно назвали Малым стадионом. А что тут такого, все ведь мы — единый Национальный фронт!{39} Разница только в одежде; в этом году, а может, и в последующие два-три безошибочно можно судить, кто бегал в школу босиком, а кто обутый, у кого сумки аппетитно пахли обильным завтраком, а кто этот завтрак у них выклянчивал. (Занятное слова «выклянчить»! Франтишек всю жизнь будет связывать его с белыми булочками, намазанными маслом, с розовыми кружочками колбасы и фруктами.)

При всем уважении к рабочему празднику, колонна, только что двинувшаяся в путь, смахивает на карнавальное шествие. Впереди мы, правда, видим флаги, но тотчас за ними вышагивает по-военному директор государственного имения Вашак в форме французского легионера времен первой мировой войны: голубой берет, голубой френч, голубые галифе и почему-то (причины не совсем ясны) резиновые сапоги. Быть может, форменные в починке. И нельзя ставить в укор Франтишку, что он спорит со своим лучшим другом Йиркой Чермаком о происхождении и значимости медалей, которыми густо увешана директорская грудь; обоим мальчуганам хватает работы, чтоб разобраться в сути современных событий, тем более что Франтишек еще не решил, подаваться ли ему в гуманитарные науки или в технические, и Праздник труда, пожалуй, не столько помогает, сколько мешает ему сориентироваться.

За экзотическим голубым рыцарем прошлых военных авантюр идут женщины в темных юбках, белых блузках и красных платочках. Это работницы со скотного двора, с полей и огородов. Они составляют ядро колонны. К сожалению, между женщинами и их мужьями в черном шагает строй «соколов». После не очень давней манифестации ненависти к новому режиму на XI (и последнем) Всесокольском слете{40}, после того как «соколы» бурно аплодировали при всяком упоминании имени Бенеша, присутствие их в рядах рабочей колонны, выражаясь эвфемически, курьезно. Но нам ничего не остается, как проглотить этот факт.

Если Франтишек был смешон, упрощая описание своего «дома» в сочинении, чтоб не выглядеть смешным в глазах сыночков генштабистов и отпрысков часовщиков и создать впечатление, будто и у него есть дом, то в этом желании Франтишек был не одинок. Да, это было бы в высшей степени смешно, если б не было так трогательно… В первомайской колонне шли женщины и дети в «национальных» костюмах. Между тем в Уезде нет ни одного исторического памятника. Ни одной традиции. Нет в нем ни одного обычая, привычки, акта, обряда, которые бы хоть отдаленно напоминали фольклор. А может быть, как раз поэтому некоторые сентиментальные души мужского и женского пола неустанно играют в прошлое, все время что-то выдумывая. Это производит тягостное впечатление. Расфранченные жены помещиков, до недавних пор проводившие лето за границей, а свободное время в пражских кафе, все эти дамочки, для которых члены семьи Бати{41} просто «Маня Батёва» и т. п., — все они видятся нашим мечтателям этакими патриархальными хозяюшками, а испитые селадоны, убивавшие время в игорных домах (для многих из них даже роскошный отель пана Крампера был всего лишь игорным притоном), — патриархальными отцами семейств. Наивные простаки рядятся в пестрые тряпки по образцам, заимствованным с картин или из описаний батраков, этих перелетных птиц, повидавших даже исторические места, или по кинофильмам, в которых бездельники «Баррандова»{42} и «Люцерна-фильма», уплачивая дань сельскому происхождению своих далеких предков, а также и требованиям времени с его навязчивыми идеями, заставляли девиц в ролях Марьянок, Ганок, Теренок и Катюшек произносить фразы, слепленные из диалектизмов, разували их, пуская босыми бегать по лужайкам, и наряжали в костюмы, взятые напрокат в этнографических музеях.

«Национальные» костюмы надевали по всякому поводу. Выдумывали какое-нибудь майское гулянье, бал батраков или любительский спектакль для того только, чтоб нарядиться пейзанами и пейзанками и забыть на минуту, что в жилищах у них шастают крысы, а дочери ходят в школу, обмотав головы платками, потому что их намазали керосином — то было единственное средство от вшей.