Окраина

Каждый раз, как речь заходит об отъезде Веры, ее родители переглядываются — словно за успокаивающими словами Сейфертов скрыт какой-то задний смысл. Но какой задний смысл могут они усмотреть в словах: «Вам у нас будет хорошо. Мы-то начинали с худшего!» Никакого! И все же, верные умонастроениям всех бедняков, родители новобрачной стараются во всем видеть намек на то обидное обстоятельство, что Вера вынуждена покинуть отчий дом, поскольку ей с мужем, а затем и с возможными детьми никак в нем не поместиться. Но это лишь одна сторона дела, один аспект, один угол зрения, под которым поверхностный наблюдатель мог бы смотреть на то, как они переглядываются, на их лица, выражающие обиду и горечь. Но родители Франтишка еще не открыли своих козырей, у них есть еще, как говорится, кое-что в запасе.

— Для начала, конечно, им хватит места у Сейфертов. Большинство молодых начинают нынче так же, — приоткрывает свои карты Франтишков отец. — Но не вечно они будут одни! — И тут он вдруг решается: — Все вы знаете, что мы собираемся строить собственный дом. В Уезде кое-кто уже раздумал — воображают, если они будут сидеть сложа руки, государство им на блюдечке преподнесет. Но многие начали строиться. От нас до Кладно рукой подать. Думаю, если вы нам поможете, то за два-три года справимся и молодые переедут под собственную крышу.

Перспективы, до той поры невиданные и неслыханные для обитателей Жидова двора, переполняют воображение Франтишковой матери.

— Если нынче рабочему человеку дают возможность завести собственный дом, с садом и огородом, дурак и то не отказался бы…

Но вопреки ее ожиданиям согласия никто не выражает. Все настороженно молчат, взгляды скрещиваются на загорелом лице новоиспеченного супруга. Отныне все свои решения он должен будет сообразовывать с фактом существования жены, которая в своем лимонно-желтом свадебном костюмчике с любопытством ждет, как отнесется он к строительству семейного гнездышка. Похоже, что присутствие гостей — многих он видит впервые в жизни — никоим образом не смущает солдата. Первые слова он произносит еще чуть хрипловатым голосом, как все, кто не привык говорить перед публикой, но затем слова его полились в простом разговорном тоне, словно он беседовал со своими сверстниками в столовой воинской части или над шахматной доской в красном уголке.

— Какой смысл обещать то, чего я не собираюсь делать? На нашу помощь не рассчитывайте. Я по специальности сантехник, коли вам что понадобится по этой части — пожалуйста, охотно приеду, но от строительных работ меня увольте… — Взглянув на жену, он поправляется: — Нас увольте. Вера должна была вам сказать. Коли она этого не сделала, то говорю вам я.

Подметив недоумение на лицах новых родственников, солдат объясняет уже более мирным тоном:

— Кое-кто дома сидел, и родители ему давали чего душа желает. А я с пятнадцати лет в интернате, три года специальности обучался в сотне километров от дома. Теперь вот уже третий год в армии. Потому я хочу зарабатывать деньги, хорошо одеваться и чтоб было так: пришел с работы, ложись отдыхай. В кино хочу ходить, развлекаться. Хочу, чтоб жена у меня всегда была хорошенькая, красиво одетая. В общем, мы хотим попользоваться радостями жизни, пока мы молодые и нам это нравится.

Компания за столом, на котором в беспорядке стоят рюмки с ромом и без рома, бутылки с пивом и без пива, принимает заявление новобрачного со смешанными чувствами. Даже поспорили немного насчет «пользования радостями жизни». Одни полностью одобряют такое намерение, другие с возмущением осуждают. Мать Франтишка, улучив минутку, вставила:

— А я вижу смысл жизни в труде. Можете надо мной смеяться. — Она обвела кухню взглядом. — Все здесь заработано трудом целой жизни. Маловато, пожалуй, но если учесть, что я всю жизнь работала на других, то теперь с меня достаточно и того, что я могу наконец поработать и на себя. Не всякому дано делать революцию, как Готвальду или Запотоцкому. И дом этот мы не для себя собираемся строить, а для вас.