Окрась все в черный

Их вопросы все не кончались — ее краткие ответы вызывали лишь раздражение. Ей ну ни капельки не сочувствовали и смотрели так, будто это она убила сестру. И все равно про киллера она им ничего не сказала. В конце концов ее оставили в покое. Но в комнату, к Инге, не пустили. Там работает группа, объяснили ей и приткнули к стенке в коридоре. Все остальные гости тоже теперь находились здесь. Было очень тесно и душно и сидеть не на чем, а стоять совершенно невозможно. Ноги подгибались, голова плыла, болело в груди, и нечем было дышать из-за насморка. Платок промок насквозь, другого взять негде. Но во всем этом все-таки явилось свое преимущество: она так страдала физически, что душевная боль отошла на второй план, и страх перед киллером отошел. Теперь ей хотелось только одного: чтобы поскорее все закончилось, все эти люди ушли и она смогла бы лечь в постель. Время от времени ей становилось так плохо, что на мгновение она теряла сознание — не падала в обморок, но как бы отключалась. И еще ее посещали какие-то бредовые видения. Этот тесный коридор расширялся до размеров огромного зала, пол становился ужасно скользким… Она бродила по залу, осторожно ступая, боясь упасть, обмахивалась газетой, как веером, а за ней по пятам, шаг в шаг ходил ее назойливый попутчик из поезда (она его не видела, только слышала) и канючащим голосом капризного ребенка выпрашивал стакан клюквенного морса. От морса Анна бы и сама не отказалась, так пересохло во рту и в горле. Потом вдруг зал исчезал, и она снова оказывалась в коридоре: люди стояли, прижавшись к стенам, вполголоса разговаривали, только сосед Филипп, художник с безумным взглядом, молчал. Он выглядел так, будто и у него были видения. Анне захотелось подойти, положить голову ему на плечо — вдвоем ведь легче переживать этот бред. Но сил не было, и коридор опять поплыл, поплыл… и кандидат в депутаты их города с плаката в столовой объявил, что Валентина уволена. Анна сползла по стене и вдруг оказалась сидящей на полу в коридоре погибшей сестры. Некоторые тоже сидели на корточках. Потом произошло какое-то движение, перешедшее в легкую суматоху. Их согнали в кухню, опять по очереди стали о чем-то спрашивать — в суть вопросов она уже не могла вникнуть, но, вероятно, все о том же.

Сколько времени все это продолжалось, Анна не смогла бы сказать, но, когда наконец обнаружила себя лежащей в постели (то, что это была постель ее мертвой сестры, почему-то совсем не трогало), была уже глубокая ночь. Как она ложилась, как раздевалась, совершенно не помнила, просто, в очередной раз очнувшись, поняла, что лежит в постели и ей наконец-то хорошо.

* * *

Утром Анна окончательно поняла, что тяжело заболела, так тяжело, как еще никогда в жизни. Нужно принимать какие-то меры, но трудно было даже представить, как она вылезает из постели, куда-то идет… У Инги должны быть лекарства — у всех, у кого маленькие дети, всегда есть лекарства, — но как до них добраться?

Она засыпала и просыпалась и все время помнила, что нужно пойти и разыскать лекарство, но не могла заставить себя встать. И только когда совсем заложило в носу и в груди и она почувствовала, что просто умрет от удушья, если ничего не предпримет, наконец поднялась и, держась за стены, еле-еле переставляя ноги, отправилась на поиски аптечки.

Поход отнял все ее силы и занял много времени, но не увенчался успехом — лекарств в доме не было. Никаких. Даже элементарного аспирина не нашлось. Даже детской присыпки. «Как можно быть такой безответственной мамашей?» — попеняла она мертвой Инге и в изнеможении опустилась возле дверей ванной на пол, не зная, что теперь делать. И тут ей вспомнился сосед Филипп — можно ведь попросить лекарство у него. Отдохнув немного, Анна с трудом поднялась и отправилась к Филиппу.

Он долго не открывал. Ей стало ужасно обидно: он не хочет ее впустить, отказывает в помощи, а ведь ей всего-то и нужно немного утешения и ка кая-нибудь обезболивающая таблетка — так дико болит голова… а домой не дойти, не дойти. И вот когда она впала в самое настоящее отчаяние, дверь открылась. И все закончилось хорошо: он проявил самое искреннее сочувствие, заботливо подхватил ее, поняв, что она не в силах стоять на ногах, провел к себе, усадил, положил свою восхитительно прохладную руку на ее раскаленный лоб. Правда, от этого ее сразу зазнобило. Лекарств и у него никаких не нашлось. И вскоре ей пришлось снова встать… Но он, милый, милый Филипп, помог ей дойти, уложил в постель, укутал одеялами, пообещал сходить в аптеку, сказал, что вернется очень скоро… Она улыбнулась ему на прощание, закрыла глаза и провалилась в черную бездну.

В сознание Анна больше не приходила, а через восемь часов умерла. В больнице, куда ее доставил… Она не знала, кто ее туда доставил, потому что была без сознания. А Филипп так и не вернулся.

Глава 5. Кто следующий?

(Филипп Сосновский)