Однако большая нехватка провианта, плохая погода, жалкое состояние пехотинцев и недостаток средств передвижения (понтонов и повозок) вынудили Любеккера прекратить поход в Эстляндию. Учитывая сложность переправы через две реки – Лугу и Нарву – и сосредоточение в районе Ямбурга и Нарвы значительных сил русских, Любеккер изменил первоначальное решение и 1 октября двинулся обратно к мысу Колгомпя, чтобы погрузить свой корпус на корабли эскадры Анкерштерна. После крайне затруднительного перехода 8 октября шведы подошли к названному мысу, куда вечером того же дня прибыла и шведская эскадра. На следующий день началась погрузка войск, прерывавшаяся несколько раз из-за штормового ветра. Большую часть лошадей (около 5 тысяч) пришлось умертвить, поскольку для их вывоза не было подходящих транспортных кораблей. «В остальном эвакуация прошла успешно, и из 11 279 человек, которых следовало принять на борт стоявших на якорной стоянке судов, к десяти часам 17 октября на суше оставалось лишь около 600 человек, в основном саксонцев. В это время на них напали пехота и кавалерия Апраксина, который несколькими днями ранее узнал о начале погрузки шведских войск на корабли. Оставшиеся на берегу шведы и саксонцы отчаянно защищались за сооруженным в спешке бревенчатым бруствером, получая поддержку пушек эскадры. Но когда русские обошли их со стороны воды и ворвались в укрепление с открытой тыльной стороны, сопротивление было подавлено [Munthe 1902, s 495; Тимченко-Рубан 1901, с. 195–207]. Существует информации о том, что остатки шведских укреплений у деревни Криворучье сохраняются до настоящего времени[74]
. Когда бой завершился, флот отплыл к Березовым островам, откуда корпус Любеккера отправился в Выборг [Munthe 1902, s. 495]. Так завершилась последняя шведская диверсия на берегах Невы.Крепости «во славу Земли Ижорской»
Начальный период Северной войны в Приневье, так же как и события предшествующих столкновений и последующих войн на этой территории, оставили после себя зримые следы в виде остатков фортификационных сооружений и захоронений, многие из которых еще могут быть найдены и сохранены как памятники прошлого (рис. 95). Историк А.И. Богданов в своем «Описании Санкт-Петербурга» (1749–1751 гг.) с сожалением отмечал, что Петербург «весь есть новый, а древностьми или какими старинными знаками показаться пред прочими старинными государствы и городами, аки крайний в том себе недостаток имеющий». Поэтому и предлагалось «некоторые не старые, но весьма знатные и достопамятные вещи, которые аки бы нарочно для его оные родилися…», хранить. К антиквитетам – памятникам старины – Богданов относил объекты, связанные с боевой славой русского оружия и с основателем Северной столицы. Одними из первых в их числе упомянуты крепости и батареи по южному берегу Невы, руины Ниеншанца. В том же ряду были названы: Ладожский и Кронштадтский каналы, домик и лодка Петра, первые деревянные церкви, построенные в крепости и в Александро-Невском монастыре, и даже старая сосна, сохраненная для потомков по императорскому распоряжению [Богданов 1997, с. 238–240].
Несмотря на то что крепости по южному берегу Невы использовались всего несколько лет, память о них сохранялась на протяжении столетий. Местоположение крепостей показано на картах течения Невы 1730-1760-х гг., а также на отдельных планах этого и более позднего времени. Длительное время следы их читались на местности. В 1877 г. состояние большинства их них описал А.И. Савельев. В начале 1930-х гг., во время обследования территории Ленинградской области по программе инвентаризации памятников ГАИМК РАН, земляные крепости на Неве были отнесены к почти или полностью погибшим объектам [ИИМКРАН. Ф. 2. 1933. Д. 55]. В 1996–1998 гг. они обследовались Санкт-Петербургской археологической экспедицией.
Усть-Ижорская фортеция