Окровавленная красота

Шелли была сильной. Она хорошо знала свою работу и то, что иногда с ней связано, потому что работала в том же подразделении, но у каждого были свои пределы. Она достигла своего гораздо позже, чем я думал.

Это заставило меня на секунду улыбнуться.

— Черт, Карлсон. Это грубо. — Пит похлопал себя по карманам в поисках ключей, вытаскивая их. — Извини, чувак, но мне нужно возвращаться. Я буду на связи.

Кивнув, я посмотрел на стенд с информацией, которую собрал, не видя его, не замечая ничего, кроме ярости, которая поддерживала меня в течение прошлой недели.

Карта его дома, координаты и предполагаемые места, где его видели в городе, вперемешку с фотографиями его в несносном костюме, его дочери и некоторых его связей.

Мой взгляд вернулся к Лу-Лу.

Безнравственно, да.

Но иногда единственным способом выманить льва из его логова было украсть его детеныша.

— Твой, э-э, Монстр просит тебя присутствовать на ужине, — стоя в дверях, с изрядной долей самодовольства в голосе сказал Мурри.

Ощущая дискомфорт в желудке, я сложила свитер и положила его в сумку, затем осмотрела комнату в поисках других вещей. Я повторила это действие, наверное, в десятый раз, но мне стало легче от мысли, что я оказалась подготовлена к этому моменту.

Моменту, когда я уйду отсюда и никогда не оглянусь назад.

Именно эта мысль закупорила клапаны в моем сердце, заблокировав попытку пронести по венам кислород. И причина, по которой я весь день не выходила из своей комнаты.

Мурри молча провел меня наверх по лестнице, направив к расположенной рядом комнате, затем, постучав в большие двери, открыл их и оставил меня одну.

Собравшись с духом, я расправила плечи и вошла внутрь.

Звук закрывшейся за мной двери эхом отдался в кончиках моих пальцев, когда я вдохнула запах риса и курицы со специями и позволила своим глазам привыкнуть к яркому пространству.

Тяжелые черные шторы прикрывали арочные окна и французские двери, выходившие на небольшой балкон. Они были завязаны атласными бантами, позволяя последним лучам дневного света проникать внутрь и отбрасывать на большую двуспальную кровать оранжевые и серые тени.

Отведя взгляд от чудовища, покрытого черно-серым постельным бельем, я пошла по коврам в восточном стиле в направлении Томаса, который сидел за маленьким обеденным столом и что-то писал в своей маленькой коричневой книжке.

Он закрыл ее, как только я оказалась рядом, затем встал, чтобы отодвинуть для меня стул.

— Привет, — сказала я, обретя дар речи, заняв свое место.

— Добрый вечер. Вина? — От его глубокого, пронизывающего голоса в сочетании с аппетитным ароматом еды, когда он поднял крышки с наших блюд, у меня чуть не потекли слюнки.

Я покачала головой, и он налил себе полбокала, мой же наполнил водой из хрустального графина.

Пар поднимался в воздух и тянулся к открытым дверям, откуда проникал летний ветерок, касаясь моих голых ног.

— Твоя комната прекрасна.

Он перестал возиться со столовыми приборами и сел.

— Спасибо.

Я не могла не спросить:

— Она принадлежалатвоим родителям?

— Верно, — безэмоционально ответил он.

— И тебя это не беспокоит. — Это не вопрос.

— Ни в малейшей степени. — Его взгляд встретился с моим через мгновение. — Голубка, это всего лишь комната.

— Конечно, — сказала я, опять забыв, как это часто случалось в последнее время, с кем я разговариваю.

Еда была слишком аппетитной, чтобы отказываться от нее, поэтому, когда Томас жестом предложил мне приступить к трапезе, я с радостью выполнила его просьбу.

После того, как я уничтожила половину своей тарелки, я перевела свой взгляд на дверь, лишь бы не смотреть на Томаса. Это было завораживающе — то, как двигались его челюсть и кадык, — но в каком-то смысле таких обыденных вещей между нами быть не должно.

— Я почти забыла, что сейчас лето. — Томас окинул взглядом мое платье, и я рассмеялась. — Ты знаешь, что я имею в виду.

Он взмахнул вилкой.

— Знаю. Хотя я никогда не говорил, что тебе нельзя выходить из дома. Или в период пребывания здесь.

Это было правдой.

Я съела еще один кусочек цыпленка, хотя уже наелась, чтобы избежать дальнейшего диалога.

— Мы так и не закончили наш раунд вопросов, — нарушил тишину Томас.

— Спрашивай, что хочешь, — сказала я, делая глоток воды.

— Нет. — Он отложил столовые приборы, взял свой бокал с вином, сделав глоток. — Я хочу, чтобы ты задавала мне вопросы. — Увидев мою приподнятую бровь, он взболтал алкоголь. — Мы оба знаем, что их у тебя много.

— Я уже спрашивала тебя о том, что хочу знать, и ты отказался мне ответить.

Томас скривил губы.

— Я бы не сказал, что отказался… — Когда я рассмеялась, он фыркнул: — Хорошо.

Я отодвинула свою тарелку, ожидая.

Том сделал еще глоток вина, а затем повторил за мной, съев бо́льшую часть своей еды.

— Впервые я убил человека, когда мне было семнадцать. Это был мой дядя.

Я попыталась сдержать свое шоковое состояние, но, судя по тому, как слегка приподнялись губы Томаса, мне это не удалось.

Он поставил свой бокал. Затем, встав из-за стола, размеренными шагами направился к кровати, потирая пальцем лоб.