Окрыленные

Насколько мы могли судить, Девон ни о чем не сообщил прессе. Все настоящие секреты остались таковыми. Было миллион предположений о том, как мы с Ливи встретились, особенно после того, как репортеры начали копаться в моем прошлом, но ни один человек так и не решил уравнение, что мы вместе стояли на вершине этого моста. Я предположил, что Девон действительно любил ее — или, по крайней мере, ему нравилась возможность получать заработную плату. Несмотря на мои убеждения в обратном, Ливи дала ему блестящую рекомендацию. Она заявила, что их проблемы носили личный, а не профессиональный характер. Хотя поначалу я был против этого, но обрадовался, что Дэвон получил работу в крупной охранной фирме за две тысячи миль отсюда, в Чикаго. Мне не нужно было беспокоиться о том, что он случайно появится у нашей двери, расстроив Ливи.

К сожалению, не только он мог расстроить Ливи, многие могли исполнить эту роль.

В третий уик-энд отсутствия Ливи я наконец-то познакомился с ее родителями. Бьянка и Кайл Уильямс решили нанести неожиданный визит.

Ливи чуть не расплакалась, и я не мог сказать, что винил ее.

Они были… ужасны.

Не поймите меня неправильно. Они любили Ливи, это наверняка было взаимно, но находиться рядом с ними было невероятно утомительно. Ее мать ходила взад и вперед, скулила, жаловалась и ворчала все время, пока была там. Она прочитала лекцию доктору Спеллман о важности аксессуаров даже во время работы. И в ту минуту, когда я снял куртку, ее губы скривились от отвращения. Ливи сошла с ума, когда Бьянка спросила, сколько татуировок я сделал в тюрьме. Женщина была несчастна, и, судя по рассказу Ливи, ей просто нравилось, когда всем остальным было так же плохо, как и ей.

Кайл Уильямс тихо сидел в углу с телефоном и переписывался, а прерывался только для того, чтобы оскорбить Бьянку, что, в свою очередь, злило ее еще больше. Никто не мог даже вставить и слова, потому что они спорили весь свой двухчасовой визит.

В какой-то момент их спор стал настолько громким, что стало уже не до смеха. Ливи хмуро посмотрела на меня с другого конца комнаты в попытке сохранить мир.

— Мы никогда не станем такими же. — Одними губами произнес я, после того, как преувеличенно перекрестил свое сердце.

Все ее тело обмякло, но губы изогнулись в улыбке. Ливи оставила попытки вмешаться и присоединилась ко мне на диване. Они продолжали препираться, пока мы участвовали в очень серьезном турнире по борьбе большими пальцами. Она выиграла, хотя я считал это нечестным. За эти недели разлуки я влюбился в Ливи еще больше, если такое вообще было возможно. Каждый вечер мы проводили по крайней мере час на телефоне, говорив обо всем на свете. Именно в это время я понял, как много о ней не знал. Вероятно, большинство ее поклонников победили бы меня в игре в пустяки о женщине, на которой я твердо намеревался однажды жениться.

Меня это устраивало. Я знал все важные вещи.

Мне пришлось спросить, какой способ приготовления яиц ей нравился, и к какой группе она принадлежала в старшей школе, но я знал, как рассмешить ее глупой шуткой и как заставить ее щеки покраснеть простым прикосновением.

Я знал ее сердце.

И то, что оно принадлежало мне.

Через тридцать дней, почти с точностью до часа, я приехал, чтобы забрать ее.

— О, Боже, Боже, Боже, — нервно бросила Ливи, как только я вошел в кабинет доктора Спеллман.

Я замер и настороженно посмотрел на нее.

Ее взгляд остановился на докторе Спеллман, прежде чем вернуться ко мне.

— Я в беде, не так ли? — спросил я.

Она покачала головой.

— У меня есть идея.

Если робкая интонация ее голоса и была каким-то признаком, то это был не очень хороший признак — даже если в ее глазах плясали искорки возбуждения.

Доктор Спеллман встала и направилась к двери.

— Я собираюсь оставить вас двоих наедине, чтобы обсудить эту ситуацию. — Она остановилась прямо перед дверью и бросила на меня многозначительный взгляд. — Выслушай ее, хорошо?

О, черт. Это нехорошо. Даже доктор в этом замешана.

— Садись. — Ливи потянулась и взяла меня за руку.

— Ты заставляешь меня нервничать.

Она улыбнулась, потянув меня вниз на диван.

Тогда я понял, что было намного хуже, чем просто плохо. Она не села рядом со мной. А перекинула ногу через мои бедра и устроилась на мне сверху.

— Не нервничай, — она наклонилась и оставила долгий поцелуй на моих губах.

Схватив ее за бедра, я ободряюще сжал ее.

— Выкладывай.

И она так и сделала.

— Я хочу выпустить альбом в следующем году.

Я закрыл глаза и откинул голову на спинку дивана.

— Что случилось с перерывом, Ливи?

— Я подхожу к этой части. — Она игриво ущипнула меня за сосок.

Однако я ни в малейшей степени не чувствовал себя игривым.

А был встревожен и расстроен.

— Тогда приступай к делу, — прорычал я, открыв глаза и снова ущипнув ее за сосок.