Окрылённые временем

– Почему?

– Потому что отвезу. Я не хочу, чтобы он лежал в больнице. Повесьте трубку!

– А если не повешу?

– А если… Повесьте трубку!

– Но ему надо лежать в больнице. Так нельзя. Нужен тщательный уход.

– Уход будет самый тщательный. Не звоните, я вас прошу.

Доктор повесил трубку и засунул руки в карманы.

– Так-с, – сказал он неопределённо, выпячивая щетинистые губы.

Безайс снова опустился на колени и, лихорадочно спеша, надел чулок и ботинок.

– Смотрите, – услышал он, – на вас опять могут… –

доктор помедлил, – хулиганы напасть.

– Не нападут.

Он чувствовал на затылке внимательный взгляд доктора и спешил, как только мог. Надо было скорее убираться, становилось что-то очень уж горячо.

Слышно было, как доктор шуршал бумагой на столе и укладывал инструменты. Потом он принялся ходить по комнате, кашлять, щёлкать пальцами, сопеть; наконец, подойдя к Безайсу почти вплотную, он остановился у него за спиной.

– Ну, а теперь скажите мне правду, где его ранили? Не обманывайте меня.

И, понизив голос, сказал:

– Вы большевик. И он – тоже большевик.

Безайс медленно поднялся с колен и прямо перед собой увидел золотые очки, мясистый нос доктора и его бородку клинышком. Опустив глаза, он взглянул на шею в мягком воротничке домашней рубашки; потом, выставив вперёд левое плечо, он твёрдо упёрся ногами в пол.

– Слушайте, – сказал он, равномерно дыша и распрямляя пальцы. – Бросьте эти штуки. Это может плохо кончиться для вас.

– Плохо? – тихо переспросил доктор.

– Совсем плохо, – так же тихо ответил Безайс.

И вдруг он увидел, как на лице доктора, около глаз, дрогнули и разбежались весёлые морщинки. Это немного сбило его с толку, – но лицо доктора было по-прежнему серьёзно.

– Вы меня убьёте? Потащите в угол и придушите подушкой?

– Посмотрим, – ответил Безайс неуверенно.

– Нет, без шуток?

– Посмотрим, посмотрим.

Он отошёл на несколько шагов, не спуская с Безайса удивлённых глаз.

– А сколько вам лет?

– Девятнадцать, – угрюмо солгал Безайс.

Доктор минуту смотрел на него с непонятным выражением лица, что-то обдумывая, потом спросил:

– Вы не обедали сегодня, правда?

– Не обедал.

– Сумасшедшие, – сказал он, качая головой. – Ну не делайте такого лица, я знаю, что вы вооружены до зубов.

Зачем вы так рано вмешиваетесь в политику? Что это вам даёт? Ведь сейчас вам надо было бы выпить стакан молока и ложиться спать. Вы изводите себя. Сначала надо вырасти, окрепнуть, а потом делайтесь белыми или красными. У вас совершенно больной вид. Здесь, под лопатками, не колет?

– Нет.

– Общество, коммунизм, идеалы, – надо и о себе немного подумать. Так вы уморите себя. Отдыхайте, дышите свежим воздухом и лучше питайтесь. Вы, конечно, скажете, что это меньшевистская программа. Но я уверен, что если бы ваш Ленин был здесь, он уложил бы вас в постель.

Да вы не слушаете меня?

Безайс был измучен и сознавал только, что доктора бояться нечего.

– Слушаю, – ответил он. – Если бы Ленин был здесь, он уложил бы меня в постель. У вас профессиональный подход к делу. Есть много вещей на свете, которых вы не сумеете понять.

– Стар?

– Может быть.

– И глуп?

– Нет. Просто вы чужой человек.

– Чужой? А вы мальчишка!

Безайс с удивлением заметил вдруг, что доктор волнуется.

– Чужой… говорите прямо: кровосос. Ещё и выдаст, чего доброго, правда?

Он оборвал себя самого.

– Я пошутил. Конечно, чужой. Знаете что? Пойдёмте поешьте чего-нибудь. У вас совершенно заморённое лицо.

– Спасибо, не могу. На улице меня дожидается одна девушка.

– Тоже сестра какая-нибудь? Ну, как хотите.

– Сколько я вам должен за работу?

– Какие у вас деньги? Купите себе на них леденцов.

Он отошёл к столу, написал несколько рецептов и долго объяснял Безайсу, что надо делать. Он настаивал на том, чтобы Безайс на другой же день привёл его к Матвееву.

– Политика политикой, а гангрена сама собой.

Безайс машинально кивал головой. Он был оглушён событиями этого дня и чувствовал себя невыносимо скверно.

– Хорошо, – сказал он безрадостно.

Он кое-как одел Матвеева, заложил его руку за шею и приподнял с дивана. Матвеев все время невнятно мычал, и

Безайсу это напоминало, как на бойне мычит сваленный последним ударом бык. Нести было тяжело, но Безайс отказался от помощи доктора.

– Я сам.

Он вынес его на улицу и бережно уложил в сани, укрыв пальто. Подумав, он снял шинель и тоже положил её на

Матвеева, оставшись в куртке.

– Что с ним? – спросила Варя. – Ты простудишься.

– Ничего. Ну, поедем.

Он оглянулся. Доктор стоял в дверях, ветер трепал его редкие волосы и полы пиджака. На его лице отражалось волнение, и глаза за толстыми стёклами казались большими и тёмными. Точно вспомнив что-то, Безайс вылез из саней и подал ему руку.

– До свидания. Я и мои товарищи – мы вас благодарим.

– Ладно, – сказал доктор. – Какое вам дело до меня?

Конечно, вы правы: у вас слишком много дел, чтобы обращать внимание на стариков. Из стариков надо варить мыло, правда?

Он захлопнул дверь и снова открыл её.

– Но завтра обязательно приходите за мной.

НОГА