Окрылённые временем

– И мы, Лука Федотыч, не из робких.. И мы мяты, терты, на всех фронтах полыскались.

– Ну мы-ста, да мы-ста, лежачей корове на хвост наступили, герои, подумаешь! Говорено – слушайте, жевано – глотайте.

– Вари-говори.

– Послушать интересно.

– Д-да, так вот еще на памяти, дай бог не забыть, в ту

Кулькуту, в индейскую землю, довелось мне плавать с капитаном Кречетовым.

Ох и лют же был, пес, не тем будь помянут, беда... В те поры я еще марсовым летал. В работах лихой был матрос, а вот, поди ж ты, приключилось со мной раз событие: не успел с одного подчерку марса-фал отдать. . Подозвал меня

Кречетов и одним ударом, подлец, четыре зуба вышиб...

Строгий был капитан, царство небесное.. А то еще помню...

В дверь стучок. В дверь вахнач.

– Лука Федотыч, на палубе безобразие.

– Лепортуй.

Вахнач доложил.

– Ежли пьяны, гнать их поганым помелом! – приказал боцман.

– Никак не уходят, вас требуют.

– Меня?

– Так точно.

– Кто бы такие?. Пойти взглянуть. .

На палубе свадьба галочья вроде. Мишка в обиде, Ванька в обиде:

– Штык в горло...

– Собачья отрава.. Ччырнадцать раз ранен.

И прочее такое.

Боцман баки огненные взбил и неторопливо грудью вперед:

– В каком смысле кричите?

Ванька зарадовался, Мишка зарадовался:

– Федочч!..

– Родной!..

И старик узнал их. Заулыбался, ровно сынам своим.

По русскому обычаю поцеловались и раз, и другой, и третий.

– Баа.. Ваньтяй. . Бурилин..

– Жив, Федочч?. А мы думали, сдох давно...

– Каким ветром вынесло?. Ждал-ждал, все жданки поел.

Волчок с недовольным видом отшагнул, пропуская на корабль горластых гостей.

4

В каюте обрадованный Федотыч с гостями. Помолодели ноги, и язык помолодел, игрив язык, как ветруга морской. Легкой танцующей походкой старого моряка боцман бегал по каюте вприпрыжку и метал на кон все, что нашлось в запасце. Не пожалел и японского коньяку бутылочку заветную, которая сдавна хранилась в походной кованой шкатулке.

– Раздевайтесь, гостечки желанные, раздевайтесь, милости просим...

Дружки стаскивали рванину.

– Скрипишь, говоришь?

– Ставь на радостях пьянки ведро

Старик забутыливал и тралил закусками стол.

– Скриплю помалу.. Раньше царю, теперь коммуне служить довелось. Чего ты станешь-будешь делать?. Живешь, землю топчешь, ну, знач, и служи. . Давненько не залетывали, соколики, давненько...

– Не вдруг.

– Сквозь продрались.

– Подсаживайся, братухи, клюйте. . Корабли по сухой пути не плавают.

Ваньку с Мишкой ровно ветром качнуло:

– Нюхнем, нюхнем, почему не так, взбрызнем свиданьице.

– Пять годков, можно сказать. .

Искрились стаканчики граненые, вываливались пересохшие языки: ну, давай. .

– Ху-ху, – заржал Ванька и закрутил башкой, – завсегда у тебя Лука Федочч, была жадность к вину, так она и осталась. И нет ничего в бутылке, а все трясешь, выжимаешь, еще капля не грохнет ли...

– И капле пропадать незачем. . Ну, годки, держите..

Бывайте здоровеньки. . Дай вам бог лебединого веку, еще, может, вместе послужить придется..

Чокнулись, уркнули, крякнули.

– Мало... Тут на радостях ковшом хлестать в самый раз!

– Пока ладно. Счас кофею сварю. Где были, соколы?

– Ты спроси, где мы не были?

– Пиры пировали, дуван дуванили. .

Кофей в кружки, старик в шепоток:

– На троицу подъявлялся тут Колька Галчонок, из-под

Кронштадту чуть вырвался. . По пьянке ухал, что вы с

Махно ударяли?

– Боже упаси.

– Огонь в кулак, вонь по ветру.

Наверху языкнули две склянки. Невдалеке суденышко бодро отэхнулось: динь-нь-бом... динь-нь-бом...

И еще бойким градом в лоток бухты зернисто посыпались дини-бомы. По палубе топоток-стукоток – команду выводили на справку, а по-солдатски сказать, на поверку.

– Бессонов?

– Есть!

– Лимасов?

– Есть!

– Кудряшов?

– Есть!

– Закроев?

– Есть!

– Яблочкин?

– Есть!

– Есть!

– Есть!

– Есть!

В деревянном мыке мусолился Интернационал, неизбежный, как смерть, изо дня в день и утром и вечером: в счет молитвы. Гремела команда:

– Шапки на-деть! По своим местам бе-гом!

По палубе хлынул бег, в парусиновую подвесную койку укладывался корабль спать. В Мишке сердце стукнуло, в

Ваньке сердце стукнуло, враз стукнули мерзлые, отощалые сердца.

– Кораблюха. .

– Распиши, старик, как живете, чем дышите?

Подмоченный коньяком боцман морщился и вываливал новости:

– Живем весело, скучать недосуг. Работа одна отрада, одна утеха, а так ни на что не глядел бы... Назола, не жизнь. .

Моряков старых всего ничего осталось, как вихорем пораскидало. Но оторрвут. . Все загребают в свои лапы эти камсалисты, крупа...

Взгалдели:

– Ботай, чудило... Как же без нас-то?

– Мы в гвозде шляпка.

– То-то и оно, шляпки ноне не в почете.

Охнули, ххакнули, задермушились:

– Тузы, шестерки, винёвы козыри...

– Старый моряк... Мы – девятый вал!

Мах рукой просмоленной, обугленной в солнечке.

– Девятый?. А то идет десятый вал... Полундра! Все накроет, все захлестнет, партейная сила зубаста.

– Эдакого нагородишь...

– Силы – вагон, еще повоюем.

– Крышка, соколы, о прежнем времячке думать забудь.

Нонче куда ни повернись, в ячейку угодишь али в кружок...

И мне, старому дураку, кольцо в губу да в тарарам студию.

Чуть отыгрался. Ты, говорят, товарищ боцман, будешь вроде купца. Тьфу, мне ли в такие дела на старости лет. .