Окрылённые временем

чего-чего с ними не делали. . Но к воскресенью клеши были безусловно готовы. Разоделись дружки на ять. Причесочки приспустили а-ля-шаля. Усики заманчивые подкрутили.

Заложили по маленькой.

– Давай развлеченья искать.

– Давай.

Гуляли по бульварчику по кудрявому, к девкам яро заедались:

– Эй, Машка, пятки-то сзади. .

– Тетенька, ты не с баржи? А то на-ка вот, меня за якорь подержи.

Конфузились девки.

– Тьфу, кобели!

– Черти сопаты!

– Псы, пра, псы. .

Ванька волчком под пеструю бабу – сзади вздернул юбку, плюнул.

Баба в крик:

– Имеешь ли право?

И так матюкнулась, Ваньку аж покачнуло. Мишка с

Ванькой на скамейке от смеху ломились:

– Ха-ха-ха...

– Га-га-га-га-га-га-га-га-га-а...

Весело на бульварчике, тоже на кудрявом.

В ветре электрические лампы раскачивались. . На эстраде песенки пели.. Музыка пылила. .

Девочки стадами. . Пенился бульварчик кружевом да смехом. Вечер насунул. Шлялись дружки туда и сюда, папироски жгли, на знакомую луну поглядывали. .

– Агашенька...

– Цыпочка...

Не слышит Агашка-Гола-Голяшка, мимо топает. .

Шляпка на ней фасонная, юбочка клеш, пояском лаковым перетянута. Бежит, каблучками стучит, тузом вертит... Ох ты, стерва..

Догнали Агашку, под ручки взяли, в личико пухлое заглянули.

– Зазнаваться стала?

– Или денег много накопила, рыло в сторону воротишь?

– Ничего подобного, одна ваша фантазия..

Купили ей цветов: красных и синих, всяких. Цена им сто тыщ. Ванька швырнул в рыло торговцу десять лимонов и сдачи не требовал: пользуйся, собака, грызи орехи каленые.

Агашка гладила букет, ровно котенка.

– И зачем эти глупости, Иван Степаныч? Лучше б печеньев купили.

– Дура, нюхай, цвет лица лучше будет.

И Мишка поддюкнул:

– Цветы с дерева любви.

Агашка сияла красотой, но печальная была. Пудреный носик в цветки и плечом дернула:

– И чего музыка играть перестала?

Гуляли-гуляли, надоело. . Как волки овцу, тащили

Агашку под кусты, уговаривали:

– Брось ломаться, не расколешься, не из глины сляпана .

– И опять же мы тебя любим. .

– Ах, Миша, зачем вы говорите небрежные слова?

– Пра, любим. А ты-то нас любишь ли?

– Любить люблю, а боюсь: двое вас.

Тащили.

– Двое не десятеро. . Ты, Агашка, волокиту не разводи...

– Люблю-люблю, а никакого толку нет от твоей любви…

И Мишка подсказал:

– Это не любовь, а одна мотивировка...

* * *

На корабль возвращались поздно. Пьяная ночь вязко плелась нога за ногу. Окаянную луну тащила на загорбке в мешке облачном. Дружков шатало, мотало, подмывало.

Ноги, как вывихнутые, вихлить-вихлить, раз на тротуар, да раз мимо. Травили собак. Рвали звонки у дверей. Повалили дощатый забор. Попробовали трамвай с рельс ссунуть: сила не взяла. Ввалились в аптеку.

– Будьте любезны, ради бога, мази от вшей.

Таращила аптека заспанные глаза.

– Вам на сколько?

– Мишка, на сколько нам?

– Штук на двести. .

– Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха-а-а!.

С ревом выкатились на улицу.

Мишка-Ванька, Ванька-Мишка разговорец плели.

Ванька в Мишку, Мишка в Ваньку огрызками слов:

– Женюсь на Агашке... Только больно тощая, стерва, мослы одни.

– Валяй, нам не до горячего, только бы ноги корячила.

– Она торговать, я деньги считать.

– В случай чего и стукнуть ее можно, разы-раз и голову под крыло.

– Куды куски, куды милостинки..

– Службу побоку, шляпу на ухо, тросточку в зубы и джаджа-дживала.. На башку духов пузырек, под горло собачью радость, лихача за бороду..

– Гуляй, малый...

Собачья радость – галстук. Агашка, у Агашки лавка галантерейная в порту.

6

В железном цвету, в сером грымыхе кораблюшко. В

сытом лоске бока. Шеренгами железные груди кают. Углем дышали жадные рты люков. И так, и так заклепками устегано наглухо. Со света дочерна по палубе беготня, крикотня. С ночи до ночи гулковался кораблюха. В широком ветре железные жилы вантов, гиковых – гуууу-юуууу..

Рангоут под железо. Взахлеб-бормотливой болтовне турбин буль-уль-уль-пулькульх: жидкого железа прибой. Дубовым отваром, смолкой хваченная оснастка задором вихревым стремительно вверх, в стороны водопадом, по крыльям мачт хлесть, хлесть. Теплое вымя утра. Кубрик в жарком храпе. Молочный сонный рот хлябло: пця-пця. . В

стыке губ парная слюна, по разгасившейся щеке слюна: сладок и мертвецки пьян молодой сон. В каждой груди румяное сердце ворковало голубем. А железное кораблево сердце металось в железном бое.

Сигналист выделывал:

Зу-зу-зу-зу-зу-зу-зу-ууу..

Зу-зу-зу-зу-зу-зу-ууу..

Побудка.

По кубрику бежал Федотыч, за ним вахтенный начальник, старшины. Бежали со свистками, с дудками, с криком, ревом, с крепкой моряцкой молитовкой, ровно с крестным ходом:

– Вставать, койки вязать!

– Э-ей, молодчики, поднима-а-айсь!

– Вставать, койки вязать!

Слаще молодого поцелуя утренний сон, не оторвешься.

Из–под казенных шинельных одеял лил, бил крепкий дух теплых молодых тел. Недовольные глаза сердито в начальство.

– Счас, сча...

– Разинули хлебалы...

– Рано, чего бузыкать безо время..