Окрылённые временем

В уголь ужглись, укачало, утрепало..

Ну, а все-таки не валились. Руки делали, ноги бегали, одним сплетом глотки гремели:

– Дае-е-е-о-о-шь! В бога, боженят, святых угодников!..

Не вытерпел бог удали матросской, околел: вонь, чад, смрад, в нос верт. Ни хомута, ни лошади. Кнут в руках, погонять некого.

Тоска, смертный час, тошнехонько.

Нынче теплушка, завтра теплушка. На одной станции недельку поторчат, на другую перебросятся, там недельку покукуют. Винтовки заржавели, пулеметы зеленью подернуло. Девочек развели. Девочки подбирались на ять. И

не подумать, чтобы насильно или там за глотку. Ни-ни.

Избави и не приведи. Моряк на такую программу не пойдет. Ну, а как это срисует девочку грубую, сейчас к ней подвалится, сармачком тряхнет, начнет американские слова сыпать: абсолютно, вероятно и так далее..

А той известно чего надо, поломается немного да и:

– Ах, мое сердце любовью ошпарено!

Тут и бери ее на прихват. В теплушках печки чугунные, нары, мешки вещевые, узлы с барахлом, белье на растянутых бечевках. Днем на базарных столиках счастье вертели, пожирали жареную колбасу, скандалы запаливали, били жен и бутылки. Через всю ночь на легких катерах катались. Станции да полустанки, коменданты давши...

Откуда-то подъявились штатские агитаторы и давай рукавами махать.

– Товарищи, трудфронт.. Меняй винтовку на лопату и молот... Бей разруху. .

Братки в скуку.

– Хха.

– Ххы.

– С чего такое?

– Што мы вам, фравера?

– Сучий потрох.

– Топор курве в темячко.

Голоса вразнобой. В глазах у всех темно, ровно в угольных ямах. Братки кто куда. Мишка с Ванькой в лёт...

Юрки ключи вешние, теклые сливачи. Сильна, жгуча вешняя вода, заревет, не удержишь. Вволю тешься, сердце партизанское. Кровью плещись по морям, по пыльным дорогам. Полощись в крутых азиятских ветрах. Полным ртом жри радость.

Хлебай гремучие кипящие просторы. Хлебай медовые зерна деньков вольной волюшки.

Широки степя.

Неуемны озорные ветра.

Кровь сладка.

Пляско вино.

Буй огонь, кипуч огонь.

Хлюпки росы.

Говорлючи журчьи.

Девочки – алый цвет, голубушки мягки, хоть в узел вяжи.

Я на бочке сижу,

Ножки свесила,

Моряк в гости придет,

Будет весело...

– Сади!

– Гвозди.

– Рвись в лоскутья, колись в куски!

– Шире круг!

– Давай, дава-а-ай!

Раскаленную докрасна печку пинком за дверь.

– Сыпь, все пропьем, гармонь оставим и б...ей плясать заставим. .

Ноги пляшут, теплушки пляшут, степя пляшут. .

В болотах тихой зелени стоячие полустанки, затканные садочками. В окошках цветочки, занавески марлевые –

чтоб комары не кусали! – тухлые сытые рожи в окошках.

– Почему такое?

– В кровь, в гроб с перевертом.

– Бей!

Бух, бух, зинь... зянь... бух, бух!

Машина: – Ду-дууу-ду!

Поехали, запылили.

Машинисту браунинг в пузо:

– Гони без останову.

– Куда?

– Куда глаза глядят. . Гони и гони, только в тупик не залети.

– Слушаюсь.

– Полный ход.

– Котлы полопаются.

– Крой, чего насколько хватит!

– Подшипники перегреются.

– Полный ход, душа вон и лапти кверху.

– Есть.

– Рви.

Та-та-та... Та-та-та... Та-та-та...

Та-та-та... Та-та-та... Та-та-та... Та.. та.. та..

Ш-пш... Ш-пш... Шш-ш-ш...

Та-та-та... Да-да-да... Да-да-да…

Паровоз в храпе, паровоз в мыле, пыль пылом...

Густо плескались, пылали тяжелые ветра.. Пылали, плескались зноем травы... Поезда бежали, зарывались в горы с разбегу пробивали туннели. Табунами бродили пожары... Бежали сизые полынные степя.. Дороги шумели половодьем. Вытаптывая города и села, бежали красные, белые, серые и че-о-орная банда. Кованые горы бежали,

дыбились, клещились. Бежали, как звери, густошерстые тучи, хвостами мутили игравшие реки.

Партизаны бежали, падали, бежали, плевались тресками, громами, бухами, хохом, ругом... Залпами расстреливали, бросками бросали наливные зерна разбойных дней.

Всяко бывало – и гожее и негожее – всего по коробу.

Жизня, сказать, ни дна, ни берегов...

Сдыхал бог и каждому по два клейма выжег: Отчаянность и Не зевай.

Все бывалошное-то уплыло, сгинуло, будто и не было ничею. Мишка с Ванькой, приплясывая, своим шляхом бежали, одним крестом крестились, одной молитовкой молились – Не зевай – а больше и не было ничего, не было и не было...

В корабле как?

Шаля-валя, нога за ногу. Жили-поживали потихо-легонечку.

Котел да баталерка – костер. Опять и заповедь подходящая, знай греби деньгу лопатой. Отсобачил кусок и в кусты. Да ведь и то сказать, до кого ни доведись, как можно муку таскать, да в муке не испачкаться? Чего тут косоротиться, говорить надо прямо.

Дело идет, контора пишет, Ванька-Мишка денежки гребут.

Деньги родник, одевка грубая, а поди ж ты, не кажется дружкам жизня кораблиная. Корявая жизня: ячейки разные одолели, школы, культкомиссия, закружили кружки.

Что ни день, что ни час, как из прорвы, – собранья, заседанья, лекции, доклады и все об одном и том же:

– Мы товарищи, да вы товарищи...

Больше и не поймешь ничего, ни в какую.

Мишка с Ванькой до комиссара.

– Так и так, товарищ комиссар. . Как мы есть сознательный элемент, товарищ комиссар, просим от политики освободить. .

Комиссар и рыло в сторону.

– ...Сучья отрава, ни погулять тебе, ни што.