Окрылённые временем

И с крупой, из-за всяких таких делов, походя схватки.

Первый шухер из-за пустяка слился. Член какой-то комиссии в умывальне зубы чистил. Мишка щелчком сшиб в раковину зубной порошок:

– Дамское занятие.. – и пошел. А разобиженный паренек и зыкни вдогонку:

– Не больно швыряйся, уховерт!

– Што будет, – обернулся Мишка через плечо, – ты, пацан, не побей кой-грех...

– А что, думаешь, на твою харю и кулака не найдется?

Мишке обидно показалось, обернулся и парню в скулу.

– Гнида, счас от тебя одну копию оставлю.

Хлопчик с копыт долой, со смеху покатился. Потом вскочил. Сладить не сладит, а кинулся на Мишку. Тот еще раз сунул его. Сцепились – не разнять. Да подвернулся тут дюжий кочегар, Коська Рябой. Сгреб он члена какой-то комиссии в охапку, да за борт, только этим и разняли.

В тот же день собрали собрание общее Мишку судить-рядить.

– Почему такое – суд? Разговор один и больше ничего. –

Черные Мишкины брови полезли на лоб от удивления: –

Какое дело?. Ну, ударил. . Ну, подрались. . Тычка бояться

– жить на свете не надо!

И Ванька голос подал:

– Какое же это избиение, и хлестнул-то только раз, всего ничего. .

– Два чищенных зуба вышиб.

Мишка виновато качнул лохматой башкой.

– Рука у меня чижолая.

Фитильнули Мишке строгий выговор, а ему хоть бы хны. Об обедах и говорить нечего.

Кому из своих зачерпнет Мишка из котла невпроворот, хоть ложку в бачок втыкай, а молодым голой воды плеснет.

Сядут ребята над бачком, фыркают-фыркают, берега не видать... Мишку похваливают:

– От, стервец, накрыть его втемную или бачок с горячими щами на башку надеть. .

Чумная крупа.. От голодной тоски в строю падали и глаза под лоб. А Мишка верхом на котле, посмеивался

Мишка:

– Собранья у вас с утра до ночи и разговоров много, а жрать не хрена. Воды, верно, вдоволь. В море воды хватит.

Кают-компании опять развелись, начальников полный комплект. Слыхано ли, чтоб моряк голодал? В бога мать...

Заходи в любой дом, вытряхивай буржуя из штанов, рви глотки начальникам и комиссарам. . Эх, ячеишны вы моряки, пропадете, как гниды...

8

Гром упал, подходящее житьишко вдребезги. Мишку с

Ванькой за чубы.

– Завалились?

– Какие данные?

– Так и так.

– Ага.

– Угу.

Вылезла комиссия по очистке от элементов. И сразу, не говоря худого слова, Мишку за ухо.

– Ваша специальность?

– Комиссар Драгомиловского района Великой Октябрьской революции.

– То есть?

– Не то есть, а истинный борец за народные права, борец безо всякого недоразумения, на что и могу представить свидетелей.

– Ваше занятие на корабле?

– Какое у нас может быть занятие? В настоящий момент я кок, а в семнадцатом – революцию завинчивал, офицеров топил, а также был членом в судовом комитете.

– Тэк-с...

Переглянулась стерва-комиссия.

– Бурилин, придется вас списать с корабля.. Уставший элемент – раз, специальность малая – два.

– Понимаем, отслужили, понимаем, – и огорченный

Мишка отошел от стола.

И Ваньку взяли за жабры:

– Ваша специальность?

Глазом не моргнул Ванька:

– Электрик и трюмный машинист.

– Что знаете о водоотливной системе?

– Ничего не знаю.

– Каково назначение кингстонов?

– Твердо не помню.

Перемигнулась стерва-комиссия и ну опять, ровно неразведенной пилой:

– Представьте, в главной магистральной цепи сгорела ответвительная коробка, как исправить?

– И к чему вся эта буза, товарищи? – закричал Ванька. –

Не могу спокойно переносить, товарищи... Мое существо тяготится переполнотою технических и политических оборотов. .

Ах, в бога–господа мать!..

Схватила Ваньку кондрашка, покатился парень. .

Бился Ванька об пол головой, пена изо рта... Придерживали его Федотыч да Мишка:

– Псих.

– В натуре.

– И зачем человека терзать, здоровье его в болезненном виде...

9

На другое утро, раздетые и разутые, с тощими мешками на горбах, уходили Мишка с Ванькой. С трапа обернулись, в последний раз любовно оглядели корабль, и в молодую команду, выстроенную на палубе, – глаз занозой:

– Ууу, крупа..

Ваньку-Граммофона и Мишку-Крокодила провожали загорелые глаза. В глазах мчались новые ветра и пересыпалось молодое солнце.

1922

Артем Веселый

СЕДАЯ ПЕСНЯ

За Салом, в глухой степи, где вздыбливаются встречные ветра да яростно клекочут бездомные беркуты, грудастый донской жеребец настиг калмыцкую кобылицу.

Длинногривая летела, распластываясь над травой, металась из стороны в сторону, а грудастый напористым галопом шел по следам и, равняясь с ней, ржал буйно и нетерпеливо.

Длинногривая не сдавалась. Она хлестала копытами в грудь дончака, кидалась на него с оскаленными зубами.

Уши ее были плотно прижаты, а глаза цвета синеватой нефти, казалось, вот-вот брызнут огнем беспредельной ярости. Это была самая дикая лошадь из калмыцких табунов. По всей степи носились скакуны, вспугивая медных кобчиков, перемахивая через буераки, птицами взметываясь на курганы. Трава горела под их копытами. На просторе калмыцких кочевий грудастый смял и растоптал упорство длинногривой…

* * *

– Моя мало-мало приплод есть, – сказал опаленный зноем калмык, и его лунообразное лицо засияло.

– Э-ээ, не скажи, Учур. Жеребец-то ведь мой? – неторопливо ответил ему казак.

Калмык запротестовал: