Младший из восьми отпрысков венского стального магната, он вырос в иудейско-протестантской семье.
Сначала изучал аэронавтику в Манчестере, пока в 1911 году не встретился в Кембридже с Бертраном Расселом. В конце первого триместра он спросил своего тьютора: «Как вы полагаете, я полный идиот?» Рассел: «Зачем вам это знать?». Витгенштейн: «Потому что если я полный идиот, то стану пилотом, если нет – философом».
В 1914 году он добровольцем пошел в австрийскую армию, закончил свой «Логико-философский трактат», раздарил миллионное наследство, поработал монастырским садовником, сельским учителем и архитектором. В 1929 году вернулся в Кембридж, объяснив, что в первый раз все сделал неправильно, и провел следующие восемнадцать лет, занимаясь тем, что конденсировал, по его выражению, «целое облако философии в одну каплю учения о языке». Другое его изречение: «Только давайте обойдемся без трансцендентальных бредней, раз все ясно, как оплеуха».
Витгенштейн, опубликовавший при жизни почти сто печатных листов, для своих мальчиков был солнцем философии, абсолютистом как в мышлении, так и в жизни, мономаном, самомучителем, раздражавшим академический истеблишмент, и самым нетусовочным доном Тринити-колледжа, который отдавал предпочтение дешевым американским триллерам перед философским журналом «Мысль».
От черных дыр логики Витгенштейн спасался в кино, в Ирландии, Норвегии – только бы подальше от мира исполненных значительности людей. В 1947 году, за несколько лет до смерти в Кембридже, он отказался от профессуры.
Его этическим ригоризмом, аналитической элегантностью его языкового мышления восхищаются до сих пор. Полное двуязычное издание его сочинений
К северу от Маркет-хилл
Начало хорошее: совершенно ровная площадь под названием Маркет-хилл. Со времен Средневековья окрестные крестьяне расставляли в центре Кембриджа торговые ряды. Здесь пахло сиренью, сыром, рыбой, здесь торговали свежими фруктами, зеленью, книгами, древностями – только никакого холма здесь не было. Открытое место – как ни странно, слово
В северной стороне рыночной площади, там, где Роуз-Кресент плавно заворачивает за угол, бронзовая табличка напоминает нам о табачной лавке Бэкона. В список почетных клиентов этого семейного предприятия, процветавшего в Кембридже с 1810 года, входили заядлые викторианские курильщики вроде Альфреда Теннисона и Эдварда Фицджеральда в их бытность студентами. Впрочем, профессура в лице Чарлза Кингсли тоже не гнушалась лавкой – здесь покупали табак, трубки и спички «Везувий», надежные в ветреную погоду. О храме синего дыма, закрывшемся в 1983 году, осталось несколько строк, отлитых в бронзе, – «Ода табаку» Чарлза Стюарта Калверли. Он написал ее еще в 1862 году, когда был членом Крайстс-колледжа. Калверли, блестящий пародист, с одинаковой легкостью переводивший английских классиков на латынь и греческий и прыгавший через извозчичьих лошадей, был страстным спортсменом и курильщиком: «Смит, возьми свою сигару! / Ну-ка, Джонс, задай им жару! / За тебя, наш Бэкон!».
От Маркет-стрит ответвляется Петти-Кьюри, первая улица в Кембридже, которую замостили в xviii веке. Эта улица со множеством переулков и задних дворов представляла собой старый городской квартал, которому в будущем пришлось вновь столкнуться с прогрессом. Вместо того чтобы отреставрировать, в 1975 году его снесли и построили на его месте безликий торговый центр. «Ужасная ошибка» – по признанию строительного комитета. В центре Лайон-Ярд на пьедестале стоит красный лев, фирменный знак бывшей гостиницы «Красный лев». Несчастья, приключившиеся со старым городом в xx веке, умножают расположенные за торговым центром крытая автостоянка и здание суда. На обочине – иронический акцент: бронзовая статуя Майкла Айртона «Талос» – мифический страж, оберегавший остров Крит от всяких напастей.