Читаем Октавиан Август. Революционер, ставший императором полностью

Марк Лепид, Марк Антоний и Октавий Цезарь, избранные для устройства и приведения в порядок государства, постановляют следующее: если бы негодные люди, несмотря на оказанное им по их просьбе сострадание, не оказались вероломными и не стали врагами, а потом и заговорщиками против своих благодетелей, не убили Гая Цезаря, который, победив их оружием, пощадил по своей сострадательности, […] мы не вынуждены были бы поступить столь сурово с теми, кто оскорбил нас и объявил врагами государства. Ныне же […] мы предпочитаем опередить врагов, чем самим погибнуть.

Аппиан. Гражданские войны. IV. 8. Пер. Е. Г. Кагарова


Однако примечательна следующая вещь: наивысшей к проскрибированным была верность у жен, средняя – у отпущенников, кое‑какая – у рабов, никакой – у сыновей.

Веллей Патеркул. II. 67. 1. Пер. А. И. Немировского


Правление триумвиров началось с массовых убийств. Выступив на юг из Бононии, Цезарь, Антоний и Лепид выслали вперед воинов, чтобы те уничтожили около дюжины представителей знати. При этом не последовало никакого предупреждения, хотя Цицерон и еще несколько жертв догадались, что им грозит опасность, и бежали из города. Четверо были убиты; солдаты пустились разыскивать остальных. Римскую элиту, боявшуюся в свою очередь оказаться под угрозой, мгновенно охватила паника. Консул Педий, товарищ молодого Цезаря по консулату, приходившийся ему дядей, выслал глашатаев, призывая население к спокойствию и советуя дождаться утра, когда будет объявлен список лиц, находящихся в розыске. Педий был уже немолод и слаб здоровьем. По слухам, напряжение, вызванное этой задачей, подорвало его здоровье, и через несколько дней он скончался. Триумвиры вознаградили одного из своих приспешников, позволив ему занять освободившееся консульское место на несколько недель, остававшихся до конца года.[226]

Когда триумвиры достигли Рима, они возобновили сулланскую практику проскрипций: убийства стали совершаться более открыто и, если можно так выразиться, приобрели более формальный характер. На Форуме появилось две доски с именами (предположительно, одну заготовили специально для сенаторов). Те, чьи имена попадали в списки, оказывались вне закона и потому могли стать жертвой сторонников триумвиров, а также всякого, кто хотел получить награду или часть имущества жертвы. Награда выдавалась в обмен на голову, отделенную от тела. Затем голову выставляли на рострах.[227] Тело следовало оставить там, где жертву настигла смерть, или попросту сбросить в Тибр вместе с городским мусором. Любой, включая близких родственников, кто решался помочь кому‑то из списка, рисковал сам попасть в него. Первоначально список жертв насчитывал несколько сот имен; позднее в течение нескольких месяцев их число перевалило за две тысячи. Как бы ни были обставлены эти события с формальной точки зрения, ничто не отменяло лежащего на поверхности факта: происходившее представляло собой беззаконные убийства, причем в таких масштабах, что казнь Цицероном сторонников Катилины без суда могла показаться сущим пустяком. На сей раз никто, в том числе ни один трибун, не выразил протеста. Как мрачно пошутил впоследствии один из военачальников Антония, «нелегко ведь писать (scribere) критические замечания в адрес того, кто способен проскрибировать (proscribere) тебя самого» (пер. В. Т. Звиревича). Все военные силы в Италии оказались в распоряжении триумвиров, и приведи они хоть один легион и когорту преторианцев в Рим, в городе не нашлось бы силы, способной противостоять их воле.[228]

Перейти на страницу:

Все книги серии Страницы истории

Европа перед катастрофой, 1890–1914
Европа перед катастрофой, 1890–1914

Последние десятилетия перед Великой войной, которая станет Первой мировой… Европа на пороге одной из глобальных катастроф ХХ века, повлекшей страшные жертвы, в очередной раз перекроившей границы государств и судьбы целых народов.Медленный упадок Великобритании, пытающейся удержать остатки недавнего викторианского величия, – и борьба Германской империи за место под солнцем. Позорное «дело Дрейфуса», всколыхнувшее все цивилизованные страны, – и небывалый подъем международного анархистского движения.Аристократия еще сильна и могущественна, народ все еще беден и обездолен, но уже раздаются первые подземные толчки – предвестники чудовищного землетрясения, которое погубит вековые империи и навсегда изменит сам ход мировой истории.Таков мир, который открывает читателю знаменитая писательница Барбара Такман, дважды лауреат Пулитцеровской премии и автор «Августовских пушек»!

Барбара Такман

Военная документалистика и аналитика
Двенадцать цезарей
Двенадцать цезарей

Дерзкий и необычный историко-литературный проект от современного ученого, решившего создать собственную версию бессмертной «Жизни двенадцати цезарей» Светония Транквилла — с учетом всего того всеобъемлющего объема материалов и знаний, которыми владеют историки XXI века!Безумец Калигула и мудрые Веспасиан и Тит. Слабохарактерный Клавдий и распутные, жестокие сибариты Тиберий и Нерон. Циничный реалист Домициан — и идеалист Отон. И конечно, те двое, о ком бесконечно спорили при жизни и продолжают столь же ожесточенно спорить даже сейчас, — Цезарь и Август, без которых просто не было бы великой Римской империи.Они буквально оживают перед нами в книге Мэтью Деннисона, а вместе с ними и их мир — роскошный, жестокий, непобедимый, развратный, гениальный, всемогущий Pax Romana…

Мэтью Деннисон

История / Образование и наука

Похожие книги

100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное