Октавиан Август. Революционер, ставший императором

Жена Клавдия Нерона была во всех отношениях куда более примечательной личностью, чем ее супруг. Ее звали Ливией, хотя нередко она упоминается под прозвищем Друзиллы. В жилах этой женщины текла также кровь Клавдиев – она принадлежала к иной, чем ее муж, более уважаемой патрицианской ветви рода. Веса этому обстоятельству придавало то, что ее отец был усыновлен Марком Ливием Друзом, отпрыском одной из старейших и влиятельнейших фамилий плебейской аристократии. Ливий Друз занимал должность плебейского трибуна в 91 г. до н. э. и отстаивал интересы италийских союзников. Он был убит, и результатом стало то, что вскоре они подняли восстание, известное как Союзническая война, вынудив республику начать процесс наделения их правами римского гражданства. Многие вспоминали трибуна с большой симпатией. Отец Ливии был проскрибирован, сражался вместе с «Освободителями» и покончил с собой после битвы при Филиппах. К этому времени его дочь уже вышла замуж и в ноябре 42 г. до н. э. одарила своего мужа сыном, которого звали Тиберием Клавдием Нероном.^[285]

Когда муж принял участие в мятеже, жена, которой было тогда всего семнадцать лет, отправилась вместе с ним. Она сопровождала его во время восстания, а затем и в изгнании, спасаясь от преследователей и живя в весьма стесненных условиях. Дважды младенец Тиберий поднимал крик, угрожая выдать родителей. Во время бегства из Спарты волосы и одежда Ливии были опалены огнем. Когда семейство вернулось в Рим, ему не хватало денег, и, подобно другим, им было нелегко получить назад хотя бы четверть конфискованного имущества, возвращение которого предусматривалось соглашением в Мизенах. Они договорились, чтобы Тиберия усыновил богатый сенатор, горевший желанием установить родственные связи с древним патрицианским родом. В политическом отношении это не было удачным ходом. Незадолго перед тем брат этого человека оказался под подозрением в участии в заговоре против Цезаря. Он был арестован и через какое-то время умер при загадочных обстоятельствах.^[286]

Аристократическая родословная Ливии была безупречна и по линии кровного родства, и по линии усыновления. Женщина была молода и весьма привлекательна. Ее ум отличался исключительной проницательностью – много лет спустя ее правнук Калигула назвал ее Ulixes stolatus, т. е. Улиссом (Одиссеем) в сто́ле (женское платье у римлян). Ум и одаренность, несомненно, хорошо дополняли ее внешнюю красоту. В январе 38 г. до н. э. она родила мужу второго сына, а потому, очевидно, уже несколько месяцев была беременна, когда возвратилась в Рим. Это не помешало ей обратить на себя внимание Цезаря. Возможно, это произошло на празднике, который он устроил в честь своего двадцать четвертого дня рождения, чтобы торжественно сбрить бороду.^[287]

Год добровольно принятого Цезарем обета воздержания уже давно прошел. Скрибония забеременела и в конце 39 г. до н. э. родила дочь, названную, разумеется, Юлией, однако политическая целесообразность брака уменьшилась, и отношения супругов ухудшились.

Муж вовсю ухаживал за другими женщинами. Антоний в тот момент на такие вещи смотрел снисходительно. Позднее друзья Цезаря оправдывали его распутство, утверждая, будто зачастую он обольщал жен сенаторов для того, чтобы знать, что думают и делают их мужья. Антоний через какое-то время распространил слух о том, что как Цезарь «увел с пира жену одного консуляра на глазах у мужа к себе в спальню, а потом привел обратно, растрепанную и красную до ушей». Несмотря на свою беременность, Ливия Друзилла вскоре стала его очередной любовницей, однако это было нечто большее, нежели мимолетное увлечение или акция политического шпионажа.^[288]

Цезарь полюбил Ливию за ее красоту и ум, и она, вероятно, с жаром откликнулась на его чувства. Вряд ли ее особенно впечатлила прежняя карьера мужа или перспективы таковой на будущее. Власть, как известно, возбуждает любовную страсть, и поразительное возвышение юного Цезаря придавало ему огромную энергию, укрепляя его непомерную уверенность в себе. Ее аристократическое происхождение и связи имели большую политическую ценность, однако это преимущество могло сказаться лишь в отдаленной перспективе и не давало немедленных выгод, которые могли бы оправдать скандальный эпизод, последовавший за этим. Понять случившееся можно лишь в том случае, если учитывать, что Цезарь использовал любые методы для достижения поставленной цели и что любовники решили добиться желаемого не откладывая. Цезарю было только двадцать четыре года, а Ливии еще не исполнилось двадцати. Возможно, она даже не хотела ждать, опасаясь, что ее ветреный поклонник обратит внимание на кого-либо еще.^[289]