Октавия

- Гэрриет, милая, как ты там? - послышался обеспокоенный голос Кита. - Сестра мне рассказала, что у Джона дела идут не блестяще. Но ничего, не волнуйся. Кори я все передал. Он на выездных съемках, но сегодня вечером он уже вылетает, так что жди его завтра к обеду. Ноэль я тоже оставил сообщение. Все эти россказни насчет Парижа оказались полной туфтой. Наша выставочная сука здесь, в Англии. Ее начал беспокоить экстерьер, и теперь она спешно худеет на какой-то оздоровительной ферме неподалеку, так что, боюсь, может свалиться на вас в любой момент.

Но никакие суки не волновали сейчас Гэрриет. Главное, что скоро приедет Кори - ни о чем другом она не могла и думать.

Когда она вернулась, капельница стояла около кровати, и прозрачная жидкость уже перетекала из пластикового мешка в руку Джона. Теперь он почти непрерывно бредил, щеки горели лихорадочным румянцем, пульс участился еще больше. Пришлось даже привязать его руку к кровати, потому что игла без конца выскальзывала и трубка багровела от крови Джона.

Вечером приехали Самми и Шатти.

- Ей, конечно, давно пора спать, но она очень просилась, - сказала Самми.

Она привезла Джону книгу про Тарзана, а Шатти несла воздушный шар, купленный на собственные карманные деньги.

- Уильям в полном порядке, - сообщила Самми. - Мы с Шатти смотрим за ним в четыре глаза - правда, Шатти?

Гэрриет чувствовала себя немного виноватой, но все же была рада, что они не привезли его с собой. Неиссякаемый родник ее любви, кажется, начал пересыхать.

- Элизабет меня доконает, - продолжала Самми. - Теперь она рассказывает всем своим знакомым, как она забрала к себе Шатти и твоего малыша, чтобы помочь Кори в безвыходном положении.

Шатти держалась бодро, но обнимала Гэрриет как-то уж слишком горячо.

- Можно мне посмотреть на Джона? - спросила она.

- Конечно, - сказала Гэрриет. - Только говори шепотом и, если он покажется тебе странным, не волнуйся.

К несчастью, когда Шатти входила в палату, шарик лопнул. Джон проснулся, никого не узнал и понес какую-то околесицу. Ему мерещилось, что за ним гонятся чудовища.

- Я побуду с ним, - сказала Самми. - А вы с Шатти ступайте в столовую и съешьте по мороженому.

В столовой Шатти очаровала весь больничный персонал: она весело прыгала между столами, завязывала разговоры с сестрами и нянечками и вертела головой, так что ее длинные светлые волосы веером разлетались в стороны. Потом она вдруг затихла, прильнула к Гэрриет, и глаза ее наполнились слезами.

- Он не умрет, нет?

- Конечно, нет, - ответила Гэрриет, прижимая ее к себе, но в душе у нее не было той уверенности, что в голосе.

- А миссис Боттомли говорила Самми, что всяко может быть. Что значит “всяко”?

- Ничего не значит, - сказала Гэрриет.

- А если он умрет, то попадет в рай? - спросила Шатти.

- Конечно. Но он не собирается умирать.

- Значит, я никогда больше его не увижу, - дрожащим голосом произнесла Шатти. - Я же плохая, я попаду прямо в ад!.. - И она разревелась во весь голос.

Гэрриет, думая только о том, чтобы самой не расплакаться, прижимала ее к себе.

- Ну что ты, хорошая моя, ты тоже попадешь в рай.

- Я все равно не верю в этот твой рай, - рыдала Шатти. - Я уже летала по небу на самолете, и никакого рая там нет.

***

Кусая ногти, Гэрриет наблюдала за тем, как две молоденькие сестрички возятся с капельницей, которая в их руках казалась непостижимо сложным устройством. Каждый раз, когда игла соскальзывала, они вытаскивали ее и начинали все сначала, а пузырьки воздуха один за другим бежали по гибкой пластиковой трубке. Джон был в сознании, что в последнее время случалось все реже. По щекам его текли слезы.

В конце концов Гэрриет не выдержала.

- Да черт побери! - воскликнула она. - Вы когда-нибудь попадете в эту вену или нет?

В результате она имела неприятный разговор с доктором Уильямсом.

- Сегодня вечером мы дадим вам успокоительное, - объявил он. - Я понимаю, в отсутствие обоих родителей вы чувствуете себя ответственной за ребенка, - но надо же держать себя в руках. Вы только нервируете мальчика своими нападками на сестер. Они стараются делать свою работу хорошо.

- Но почему, почему нельзя прописать ему что-нибудь обезболивающее, успокаивающее? Будь у него уверенность, что вы стараетесь ему помочь, он бы не сопротивлялся и вел себя гораздо мужественней.

- Он и так ведет себя достаточно мужественно, мисс Пул, - отрезал доктор Уильяме. - Вы просто сами не способны выносить боль, вот и все.

- Но ведь он серьезно болен, разве не так? - сказала Гэрриет. Сегодня она слышала, как две сестры говорили что-то насчет перевода в палату интенсивной терапии.

- Разумеется, он болен, - сказал доктор Уильяме. - Но нельзя же терять надежду.

***