Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

В реальности в ведении МВД мало что осталось. Бубликов справедливо констатировал: «Если к этому прибавить, что уже в первые дни революции всюду была разогнана вся наружная и секретная полиция, а создававшаяся кое-где милиция была в подчинении у местных выборных учреждений, то оказывается, что в несколько дней был уничтожен весь аппарат власти и Министерство внутренних дел с тех пор занималось лишь составлением, по получавшимся со всех концов телеграммам, весьма изящных картограмм аграрных и иных беспорядков в стране да посыланием ответов, что оно лишено возможности что-либо сделать и обратиться к содействию военных властей»^[397].

Набоков замечал: «Всероссийский поход против городовых и жандармов очень быстро привел к своему естественному последствию. Аппарат, хоть кое-как, хоть слабо, но все же работавший, был разбит вдребезги. И постепенно в Петербурге и Москве началась развиваться анархия»^[398].

Правоохранительная система, спецслужбы всегда держались на информации, базах данных, сотрудниках и агентуре. Все это в революционной России исчезло одномоментно. С первых дней революции по всей России полыхали костры, в которых сгорала документация судов, Охранных отделений, Жандармских управлений, Департамента полиции и всех других подразделений Министерства внутренних дел. «Сожгли здание Судебных установлений на Литейном проспекте и совершенно разгромили помещения департамента полиции у Цепного моста, – писал сенатор Николай Николаевич Таганцев, работавший в центральном аппарате Минюста. – В толпе, которая жгла суд, участвовали главным образом сидельцы соседнего Дома предварительного заключения, только что оттуда выпущенные; они и другие клиенты суда стремились уничтожить неприятные для них дела, бумаги и документы, хранившиеся в суде и его архиве, тоже сожженном. Департамент полиции также громили заинтересованные лица: это видно из того, что при разгроме пропало много производства, весьма компрометирующего характера»^[399]. Последнее подтверждает и директор департамента Алексей Тихонович Васильев: «Все архивы подразделения, занимавшегося уголовными делами, с отпечатками пальцев, фотографиями и другими сведениями о ворах, грабителях и убийцах были выброшены во двор и там торжественно сожжены. Далее мятежники взломали мой стол и взяли двадцать пять тысяч рублей казенных денег, которые были у меня на хранении»^[400]. То же в Москве, где 1 марта пылали костры во дворе дома № 5 на Гнездниковском переулке, где располагалось Охранное отделение. То же повсюду в провинции.

Кто больше приложил руку к пожарам и уничтожению документов – правоохранители или преступники, – сказать уже невозможно. Но мотивы были и у тех, и у других. Криминалитет избавлялся от своего прошлого. Но, как отмечают историки спецслужб, «в ряде случаев действия толпы грамотно организовывали сами же сотрудники полиции и специальных служб. Оставшись верными присяге, они выполняли негласное распоряжение об уничтожении наиболее ценных материалов агентуры и перлюстрации при угрозе их захвата»^[401]. В первую очередь уничтожали личные дела секретных сотрудников и документы, регламентировавшие приемы политического сыска.

Профессионалы старого режима были отброшены в сторону. Васильев, ознакомившись с актами об отречении Николая II и Михаила Александровича, «пришел к выводу, что отречение царя означает, что все государственные служащие свободны от своей присяги и должны подчиниться новому правительству. Это, показалось мне, следует из формулировки акта об отречении… В соответствии с этим я написал письмо Родзянко, сообщив о готовности предоставить свои услуги новому правительству, если оно в них нуждается»^[402]. Естественно, не нуждалось. Но, как только силы старого режима или силы порядка склоняли головы, они подвергались репрессиям.

При Министерстве юстиции 10 марта была образована Особая комиссия для обследования деятельности бывшего Департамента полиции и подведомственных Департаменту учреждений. В ее задачи входило: разработка всех дел, имевших отношение к политическому розыску с целью выявления сексотов, составление списков агентуры для опубликования, охрана и разработка архивов органов политического сыска на местах.

«На ловлю жандармских офицеров, секретных сотрудников и лиц, соприкасавшихся с ними, затрачивались колоссальные средства, силы и энергия… Ораторы в подавляющем большинстве только и делали, что громили «охранников» и полицию, так что составлялось впечатление, что революция была необходима только для того, чтобы свести счеты с ненавистным политическим розыском… Не было тюрем в империи, где не находилось бы в заточении жандармов, полиции, администрации и разного рода агентов власти. Той же участи подверглись правые политические враги социалистов. Арестован был и я»^[403], – свидетельствовал жандармский генерал Павел Павлович Заварзин.