Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

— Какой же ты, — говорит, — после этого рабочий, раз не знаешь, что будет революция».

Трамвай шел в парк. Доехали по Сампсоньевcкому до угла Боткинской и до Литейного моста шли пешком. На одной стороне моста стояли красноармейцы, на другой — юнкера, которым требовался пропуск из штаба округа. Но вокруг юнкеров шумела и ругалась толпа трудящихся, которых не пропускали туда, куда им было нужно. Воспользовавшись сумятицей, прошли мимо часовых на Литейный, потом свернули на Шпалерную, где натолкнулись на патруль из двух конных юнкеров.

— Стой! Пропуска!

У Рахьи в карманах были два револьвера.

— Я разберусь с ними сам, а вы идите, — сказал он.

И, засунув руки в карманы, положив пальцы на курки и притворившись пьяным, вступил в перепалку с патрульными. «Юнкера угрожали мне нагайками и требовали, чтобы я следовал за ними. Я решительно отказывался. По всей вероятности, они в конце концов решили не связываться с нами, по их мнению, с бродягами. А по виду мы действительно представляли типичных бродяг. Юнкера отъехали».

Когда дошли до Смольного, то выяснилось, что поменяли пропуска, и из обладателей старых выстроилась огромная возмущающаяся толпа у входа. Ветеран и мастер уличных потасовок, Рахья начал раскачивать толпу «на прорыв». Охрана не выдержала натиска людской массы, вместе с которой внутрь Смольного внесло и Ленина.

«Изнервничавшийся, понятия не имеющий, как его примут и чем кончится авантюра с восстанием, «затекший», давно физически не упражнявшийся», Ленин попросил Рахью найти кого-нибудь из ЦК, а сам уселся на подоконнике. Впервые за 110 дней он был в публичном месте[2810]. Похоже, этим «кем-нибудь» оказался Троцкий. Он завел Ленина в маленькую комнату под номером 71 рядом с актовым залом. Первый вопрос Ленина касался переговоров ВРК со штабом округа.

— Неужели это правда? Идете на компромисс? — спрашивал Ленин, всверливаясь глазами. Я отвечал, что мы пустили в газеты успокоительное сообщение нарочно, что это лишь военная хитрость.

— Вот это хо-ро-шо-о, — нараспев, весело, с подъемом проговорил Ленин и стал шагать по комнате, возбужденно потирая руки. — Это оч-чень хорошо!»[2811]

Видимо, в этот момент в комнату зашли с буханкой хлеба и батоном колбасы только что приехавшие меньшевистские депутаты Предпарламента и члены ЦИК. Вот только какие именно? Троцкий называет Дана и Скобелева. Рахья запомнил, что это были Гоц и Либер. Кто бы это ни был, они решили перекусить. Ленин сделал вид, что их не знает, в надежде, что не узнают и его. «Он был обвязан платком, как от зубной боли, с огромными очками, в плохом картузишке, вид был довольно странный, — поведает Троцкий. — Но Дан, у которого глаз опытный, наметанный, когда увидел нас, посмотрел с одной стороны, с другой стороны, толкнул локтем Скобелева, мигнул глазом…» Действительно, кто этот одетый бомжем человек, с которым беседует председатель Петросовета в комнате президима? Аппетит пропал сразу. Лидеры ЦИК сгребли бутерброды и выскочили из комнаты. Ленин тоже толкнул Троцкого локтем:

— Узнали, подлецы!

Рахья добавил, что Ленин проводил их хохотом[2812].

Перешли в другую комнату — 31-ю или 36-ю. Только здесь Ленин снял парик, повязку, очки и кепку. Стали собираться члены ЦК, и сразу стало тесновато. Стульев не хватает. Рахья подает пример: «Я уселся на полу у двери в уголочке, прижавшись подбородком к коленям». Так обычно сидели в переполненных тюремных камерах. Поскольку подобный опыт был практически у всех собравшихся, теснота больших проблем не создала[2813].

На самом деле продолжался спор о тактике захвата власти. И, судя по всему, Ленин признал свою неправоту. Во всяком случае, еще при жизни Ленина и Троцкий, и Сталин расскажут об этом эпизоде как о примере способности Ильича признавать свои ошибки. Троцкий писал, что, появившись в Смольном и убедившись, что дела идут неплохо, «он стал молчаливее, подумал и сказал:

— Что ж, можно и так.

Я понял, что он только в этот момент окончательно примирился с тем, что мы отказались от захвата власти путем конспиративного заговора. Он до последнего часа опасался, что враг пойдет наперерез и застигнет нас врасплох. Только теперь он успокоился и окончательно санкционировал тот путь, которым пошли события»[2814].

Сталин напомнит, что Ленин требовал брать власть до съезда. «И, несмотря на все требования Ильича, мы не послушались его, пошли дальше по пути укрепления Советов и довели дело до съезда Советов 25 октября, до успешного восстания». А в ночь на 25-е на встрече с членами ЦК, «улыбаясь и хитро глядя на нас, он сказал:

— Да, вы, пожалуй, были правы»[2815].

Действительно, перспективы получения власти выглядели как весьма благоприятные. Зачем в этих условиях возобновлять старый спор? Но и Ленин получит свой утешительный приз, настояв на том, чтобы, не дожидаясь ни съезда Советов, ни падения Временного правительства, заявить о переходе власти к ВРК.