Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Станкевич, узнав решение Предпарламента, сообразил, что «такая резолюция представляет не что иное, как отказ от поддержки правительства, и высказал предположение, что последнее подаст в отставку. Сообщив по телефону Керенскому резолюцию, я тотчас сам поехал в Зимний дворец. Керенский был в изумлении и в волнении и заявил, что при таких условиях ни минуты не остается во главе правительства. Я горячо поддержал его решение и вызвал по телефону Авксентьева и других лидеров партий»[2830].

Дан утверждал, что инициатива поездки в Зимний дворец исходила от него: «У меня возникла мысль отправиться немедленно на заседание Временного правительства и потребовать от него от имени большинства Совета республики немедленного отпечатания и расклейки той же ночью по всему городу афиш с заявлением, что Временное правительство: 1) обратилось к союзным державам с требованием немедленно предложить всем воюющим странам приостановить военные действия и начать переговоры о всеобщем мире; 2) распорядилось по телеграфу о передаче всех помещичьих земель, впредь до окончательного разрешения аграрного вопроса, в ведение земельных комитетов; 3) решило ускорить созыв Учредительного собрания, назначив его — не помню уж точно, на какое число. Гоц, которому я сообщил свою мысль, охотно ухватился за нее. Мы решили, что к нам двоим надо присоединить председателя Совета республики… Авксентьев всячески отнекивался: он по существу не разделял точки зрения, выраженной в резолюции… Только уступая нашим настояниям, ссылкам Гоца и на партийную дисциплину, и на формальные обязанности его как председателя, он нехотя отправился с нами»[2831].

Вокруг Зимнего дворца тихо, охрана в боевой готовности. В том числе и Бочарникова: «Добровольцы сидят, обхватив винтовки, готовые по первому приказу вступить в бой. Я несколько раз приникала к стеклу, силясь что-нибудь рассмотреть. Не заметно никакого движения. Поручик предупредил: «После приказа открывать огонь накладывайте на стекла что-нибудь мягкое и выдавливайте!»[2832]

Керенский в штабе. В Зимнем дворце под председательством Коновалова шло заседание правительства. «Начинается оно спокойно, пожалуй, даже слишком спокойно, с текущих дел и утверждения каких-то статей аграрного законопроекта. Дело близится к полуночи. По «конституции» должны удалиться присутствующие товарищи министров — начинается закрытое заседание под председательством уже самого Керенского. Председатель был «нервен, возбужден, вскакивал с председательского кресла, прохаживался по залу». Министр Смирнов утверждал, что «многие из нас были охвачены тревогой за ближайшее будущее»[2833].

Поздно ночью объявляются социалистические лидеры — Авксентьев, Гоц, Дан и Скобелев. Рассказывал Керенский: «В моем кабинете, в перерыве заседания Временного правительства, происходит между мною и делегацией от социалистических групп Совета республики достаточно бурное объяснение по поводу принятой, наконец, левым большинством Совета резолюции по поводу восстания, которой я требовал утром. Резолюция эта, уже никому тогда не нужная, бесконечно длинная, запутанная, обыкновенным смертным мало понятная, в существе своем, вместо доверия и поддержки правительству, если прямо и не отказывала ему в этом, то, во всяком случае, совершенно недвусмысленно отделяла левое большинство Совета Республики от правительства и его борьбы. Возмущенный, я заявил, что после такой резолюции правительство завтра же утром подает в отставку, что авторы этой резолюции и голосовавшие за нее должны взять на себя всю ответственность за события, хотя, по-видимому, они о них имеют очень мало представления. На эту мою взволнованную филиппику спокойно и рассудительно ответил Дан. Дан заявил мне, что они осведомлены гораздо лучше меня и что я преувеличиваю события под влиянием сообщений моего «реакционного штаба». Затем он сообщил, что неприятная «для самолюбия правительства» резолюция большинства Совета Республики чрезвычайно полезна и существенна для «перелома настроения в массах»; что эффект ее «уже сказывается» и что теперь влияние большевистской пропаганды будет «быстро падать». С другой стороны, по его словам, сами большевики в переговорах с лидерами советского большинства изъявили готовность «подчиниться воле большинства советов», что они готовы «завтра же» предпринять все меры, чтобы потушить восстание, «вспыхнувшее помимо их желания, без их санкции»[2834].