Читаем Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем полностью

Пресса и другие участники встречи давали немного иную версию событий. Слово Дану: «Беседа происходила не в его кабинете и не в перерыве заседания Временного правительства. Временное правительство заседало, когда мы прибыли в Зимний дворец, — если не ошибаюсь, — в Малахитовой зале. По нашему требованию дежурный чиновник вызвал Керенского, который — с явным неудовольствием и неохотой — и вышел к нам в комнату, соседнюю с залой заседания, — сколько помнится, одну из комнат так называемой половины бывшей императрицы. Беседа, действительно, началась с того, что мы сообщили Керенскому текст принятой Советом Республики резолюции, и он, действительно, отвечал на нее «взволнованной филиппикой». Я не помню, чтобы А. Ф. Керенский говорил, что «после такой резолюции правительство завтра же подаст в отставку»… Важно же то, что в передаче А. Ф. Керенского весь основной смысл беседы искажен до неузнаваемости[2835].

В изложении «Речи» Авксентьев был ошеломлен резкой реакцией Керенского и утверждал, что резолюция вовсе не является выражением недоверия правительству:

— Наоборот, лидеры всех фракций, голосовавших за эту резолюцию, подчеркивают, что остаются на прежней своей позиции, и выражают полную готовность поддерживать правительство. Включением в формулу вопросов о земле и мире фракции хотели лишь вырвать у большевиков тот козырь, что Временному правительству чужды жизненные интересы народа[2836].

Дан продолжал: «Разговор наш продолжался не особенно долго. Керенский, производивший впечатление человека, до последней степени измотанного и измученного, относился к нашим аргументам с крайним раздражением и высокомерно заявил под конец, что правительство в наставлениях и указаниях не нуждается, что теперь время не разговаривать, а действовать… Мы потребовали, чтобы Керенский доложил заседавшему еще правительству о… нашем желании быть допущенными на заседание и выслушанными»[2837]. На заседание правительства руководителей Предпарламента и ВЦИК не допустили. Керенский увидел в происшедшем «несомненную руку Каменева» и дал соответствующую интерпретацию произошедшему, вернувшись на заседание кабинета. «Нетрудно представить себе реакцию моих коллег»[2838].

Милюков анализировал возникшую ситуацию: «Временное правительство все целиком не могло понять решения Совета республики иначе, как вотум недоверия, и прежде всего недоверия к несоциалистической части кабинета. При нормальных условиях результатом вотума мог бы быть окончательный распад коалиции и сформирование однородного социалистического правительства. Но как уходить накануне восстания, хотя бы борьба с ним и представлялась безнадежной?»[2839]

«Я вернулся в комнату, где сидели члены делегации, и возвратил Дану документ, соответственно прокомментировав эту бессмысленную и преступную резолюцию»[2840], — писал Керенский. «Через несколько минут он вернулся и сухо заявил, что правительство считается с нашим отказом ему в безусловном содействии, что в посторонних советах оно не нуждается, будет действовать само и само справится с восстанием»[2841], — запомнил Дан. Призыв к немедленным шагам в политической сфере правительством был отвергнут. Около одиннадцати лидеры ЦИК и Предпарламента покинули Зимний дворец.

На продолжившемся заседании правительства, по свидетельству Пальчинского, разгорелся теоретический спор на тему: «Кто губит революцию?», который был прерван срочными сообщениями о захвате большевиками правительственных зданий и продвижении красногвардейских отрядов к Дворцовому мосту. Правительство распорядилось послать броневики и юнкеров в Петроградское телеграфное агентство, Главный телеграф и на Балтийский вокзал. Около полуночи Керенский в сопровождении Пальчинского и нескольких офицеров вновь переместился в штаб округа. Полковников был в полной растерянности и ожидал указаний Верховного главнокомандующего. Пальчинский объяснил ему, что ожидания бесполезны: «Кавардак»[2842].

А войска с фронта? Войтинский писал, что «24-го Псков был полон слухов… Сообщалось, что речь Керенского была встречена всеобщим энтузиазмом. Пришло еще одно сообщение: ЦИК всемерно поддерживает правительство в предпринимаемых им шагах для подавления беспорядков… Картина рисовалась в виде повторения июльских дней с тем различием, что тогда движение носило стихийный характер, а теперь буянит небольшая кучка злоумышленников, ей противостоит сплоченный фронт демократии, и задержка лишь за войсками, так как петроградский гарнизон ненадежен… Ответ из армий был тот же: «За Временное правительство никто не пойдет, за ЦИК — может быть, и пойдут!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука