Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

— Черт возьми, это будет очень скучно, если из-за опоздания мы останемся в резерве… Ну так и есть… Смотрите, у Александровского сада и там, у края площади перед аркой, бродят юнкерские патрули. Демонстрируя бодрость духа Синегуб, вместе с тем, недоумевал: «Но почему не видно приготовлений к устройству наружной обороны?»[2940]

Американские корреспонденты во главе с Джоном Ридом наведались в Зимний дворец и застали там положение, не очень похожее на боевое. Когда их — с аккредитацией от Петросовета — не пустили в одну дверь, они прошли через соседнюю, просто предъявив свои паспорта. «Мы открыли дверь, — напишет Рид. — У порога оказалось двое часовых, но они ничего не сказали нам. Коридор упирался в большую, богато убранную комнату с золотыми карнизами и огромными хрустальными люстрами. Дальше была целая анфилада комнат поменьше, отделанных темным деревом. По обеим сторонам на паркетном полу были разостланы грубые и грязные тюфяки и одеяла, на которых кое-где валялись солдаты. Повсюду груды окурков, куски хлеба, разбросанная одежда и пустые бутылки из-под дорогих французских вин. Вокруг нас собиралось все больше и больше солдат в красных с золотом юнкерских погонах. Душная атмосфера табачного дыма и грязного человеческого тела спирала дыхание… Все помещение было превращено в огромную казарму, и, судя по состоянию стен и полов, превращение это совершилось уже несколько недель тому назад. На подоконниках были установлены пулеметы, между тюфяками стояли ружья в козлах»[2941].

Ливеровский продолжает вести дневник заседания правительства: «1 час 20 мин. Вердеревский говорит, что он не понимает, для чего это заседание собрано и для чего мы будем дальше заседать. У нас нет никакой реальной силы, а, следовательно, мы бессильны что-либо предпринять»[2942]. Коновалов возражает, надо дождаться помощи. Именно ему принадлежала идея строить перед Зимним баррикаду из запасенных на зиму дров. Очень символичное предложение для правительства великой державы.

Лайминг вспоминал, как был отдан «приказ всем юнкерам носить дрова, сложенные во дворе дворца большими штабелями и длиною больше метра, на фасад дворца, где в короткое время была построена широкая баррикада перед выездом во двор, длиною примерно в сто шагов и высотой немного ниже человеческого роста. Часть пехотных юнкеров осталась спереди дворца за этой дровяной стеной. Через некоторое время снова появился уже настоящий забронированный автомобиль с маленькой пушкой (35 мм?) и обстрелял баррикаду и некоторые окна дворца. Ему ответили пехотные юнкера ружейным и пулеметным огнем, и он очень скоро скрылся. Наступила зловещая тишина на всей площади, не было ни прохожих, ни извозчиков»[2943].

Малянтович: «В огромные окна дворца лил холодный свет серый бессолнечный день. В сухом воздухе отчетливо видны городские дали. Из углового окна виден загроможденный простор вдоль широкой могучей реки. Равнодушные, холодные воды… Притаившаяся тревога застыла в сыром воздухе… В огромной мышеловке бродили, изредка сходясь все вместе или отдельными группами на короткие беседы, обреченные люди, одинокие, всеми оставленные… Вокруг нас была пустота, внутри нас — пустота, и в ней вырастала безразличная решимость равнодушного безразличия… Как мы должны вести себя? Какое распоряжение отдать охраняющим нас частям войска? Этот момент непременно наступит, — когда надо будет дать короткий решительный командный приказ. Какой? Защищаться до последнего человека, до последней капли крови? Во имя чего? Если власть не защищают те, кто ее организовал, нужна ли она? Если же она не нужна, если она изжита, кому и как ее передать и по чьему приказу?»[2944].

Правительство продолжает заседание. Никитин рассказывал о разговоре с московским городским головой Рудневым, который успокоил по поводу отсутствия выступлений в Москве и предложил продержаться 24 часа. Тут узнали о разгоне Предпарламента. Вызвали Багратуни. Кишкин поинтересовался, нет ли возможности освободить Мариинский дворец. Тот ответил, что это сомнительно, сил даже для охраны Зимнего мало и они тают, юнкера 1-й Петергофской школы уже разошлись. Вопрос о назначении диктатора был признан срочным. Вновь всплыла кандидатура Кишкина[2945]. Но почему врач Кишкин, не имевший к военному делу ни малейшего отношения, когда в составе правительства уже был, например, новый военный министр — генерал Маниковский? Но тот просто отказался руководить обороной.

В 14.25 был объявлен перерыв для официального оформления полномочий Кишкина и выработки обращения к населению. На все это потребуются полтора часа. В это время произойдут весьма важные события.