Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Открытие II съезда Советов было запланировано на два пополудни. И делегаты уже начали заполнять огромный бальный зал (он же — зал пленарных заседаний Петросовета) на втором этаже южного крыла Смольного. Ленин и Троцкий не хотели начинать Съезд, пока держался Зимний. Однако решили все-таки занять депутутов, открыв форум, но в формате не Съезда, а экстренного заседания Петроградского Совета. В 14.35 в президиуме появился Троцкий в черном костюме, как для бала, поверх наброшена солдатская шинель. «Высокий белый зал, освещенный глазированными белыми канделябрами с сотнями электрических лампочек и разделенный двумя рядами массивных колонн. В конце зала — возвышение, по обеим его сторонам — высокие разветвленные канделябры. За возвышением — пустая золоченая рама, из которой вынут потрет императора»[2946]. Троцкий подошел к трибуне:

— От имени Военно-революционного комитета объявляю, что Временного правительства больше не существует. (Аплодисменты.) Отдельные министры подвергнуты аресту. (Браво.) Другие будут арестованы в ближайшие дни или часы. Пока все прошло бескровно. Мы не знаем ни одной жертвы… Власть Временного правительства, возглавлявшаяся Керенским, была мертва и ожидала удара метлы истории, которая должна была ее смести[2947].

Реакцию зала описывал сам Троцкий: «…Воцарилось на несколько секунд напряженное молчание. Потом пришли аплодисменты, но не бурные, а раздумчивые. Зал переживал и выжидал»[2948]. Далее, по газетному отчету, «тов. Троцкий сообщает, что в порядке дня есть доклад Военно-революционного комитета и доклад о задачах власти Советов. Докладчиком по второму вопросу товарищ Ленин. (Несмолкаемые аплодисменты.)

— Да здравствует возвратившийся к нам товарищ Ленин!

Собрание устраивает бурную овацию»[2949].

Суханов попал в Смольный в тот момент, когда Ленин уже начал речь. «На трибуне стоял и горячо говорил незнакомый лысый и бритый человек. Но говорил он странно знакомым хрипловато-зычным голосом, с горловым оттенком и очень характерными акцентами на концах фраз… Ба! Это — Ленин. Он появился в этот день после четырехмесячного пребывания в «подземельях». Ну, стало быть, тут окончательно торжествуют победу»[2950].

— Товарищи! Рабочая и крестьянская революция, о необходимости которой все время говорили большевики, совершилась… Отныне наступает новая полоса в истории России, и данная, третья русская революция должна в своем конечном итоге привести к победе социализма…

Зал внимал, а Молотов сзади смотрел на Ленина. Произнося речь, Ленин приподнял одну ногу — у него была такая привычка. Сколько раз слышал я от деда эту историю: подошва была протерта до дырки. И через нее была видна грязная стелька. Вождь мирового пролетариата сносил купленные в Стокгольме ботинки. Ленин тем временем закончил речь:

— Теперь мы научились работать дружно. Об этом свидетельствует только что происшедшая революция. У нас имеется та сила массовой организации, которая победит все и доведет пролетариат до мировой революции. В России мы сейчас должны заняться постройкой социалистического государства. Да здравствует всемирная социалистическая революция! (Бурные аплодисменты)[2951].

Суханов, наблюдая за настроением собравшихся, «не замечал ни энтузиазма, ни праздничного настроения. Может быть, слишком привыкли к головокружительным событиям. Может быть, устали. Может быть, немножко недоумевали, что из всего этого выйдет, и сомневались, как бы чего не вышло»[2952]. После Ленина опять выступал Троцкий:

— С нашей стороны было бы преступлением не разослать революционных комиссаров по всей стране для осведомления о происшедшем широких народных масс.

— Вы предрешаете волю Всероссийского съезда Советов, — звучит из зала.

Троцкий резко отвечает:

— Воля Всероссийского съезда Советов предрешена тем огромным фактом восстания петроградских рабочих, происшедшего в ночь на сегодня. Теперь нам остается только развивать нашу победу[2953].

«Ну что, товарищ Суханов? — раздался позади меня невысокий женский голос с чуть пришептывающим выговором, — не ожидали Вы, что такой быстрой и легкой будет победа?

Я обернулся. Позади меня стоял незнакомый мужчина с бородой, коротко остриженный, и протягивал мне руку. Основательно всмотревшись, а больше припомнив, кому принадлежит этот довольно приятный контральто, я наконец узнал Зиновьева. Он преобразился радикально.

— Победа? — ответил я ему. — Вы уже празднуете победу? Подождите же хоть немного. Ликвидируйте хоть Керенского, который поехал организовать поход против Петербурга… Да и вообще мы тут с Вами едва ли вполне сойдемся…

Зиновьев молча смотрел на меня с минуту, а потом отошел шага на два в сторону. Ведь он только что высказывался и даже пытался вести кампанию против восстания — из опасения, что оно будет раздавлено. И вдруг дело идет так гладко!

Зиновьев меж тем направился к трибуне: