Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

В дверях появились солдат и красногвардеец, раздвигая толпу и расчищая дорогу, и позади них еще несколько рабочих, вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. За ними гуськом шло с полдюжины штатских, то были члены Временного правительства. Впереди шел Кишкин, бледный, с вытянутым лицом; дальше Рутенберг, мрачно глядевший себе под ноги; Терещенко, сердито посматривавший по сторонам. Его холодный взгляд задержался на нашей группе… Они проходили молча. Победители сдвигались поглядеть на них, но негодующих выкриков было очень мало»[3070].

Малянтович: «Как мы сходили с лестницы, совсем не помню… Вышли на двор. Темно. Потом глаза стали привыкать. Двор, очевидно, тоже был заполнен солдатами. Мы вступили в толпу. Стража просила посторониться, пропустить… Опять послышались вопросы:

— Что это, Временное правительство ведут?

И опять площадная ругань, в особенности по адресу Керенского. На дворе мы немножко замешкались. В темноте и в толпе был нарушен, очевидно, порядок процессии. Стража перекликалась. Опрашивали друг друга, все ли арестованные налицо.

— Куда же их ведете, товарищи?

— В Петропавловскую крепость!

— Убегут ведь! Слышали, Керенский ведь убежал! И эти убегут! Переколоть их, товарищи, — и делу конец!

Предложения дружно подхватывались в толпе и делались все короче и все решительнее… Погромное настроение росло. Стража — и матросы и красногвардейцы — уговаривали и успокаивали, иногда покрикивали…

— И откуда вы их выцарапали?! Куда они там забрались?!

— Все, кажется, все… Вот еще подошли!.. Это кто? Ливеровский? Ну, теперь все. Девятнадцать!

— Это кто, кто Ливеровский?

— Министр путей сообщения.

— Эх, хоть разок ударить!

Прежде чем Ливеровский успел войти в цепь, тяжелая солдатская рука опустилась ему на затылок. Он вскочил к нам, едва удержавшись на ногах, и прошел впереди меня.

— Товарищи, будет! Этого нельзя! Видите, арестованы люди! Нельзя безобразничать. Это некультурно.

Так запомнилось мне это слово. И реплика на него:

— Куль-тур-но! А они что же?! Культурно это — война до полной победы? А ты посиди в окопах. Вот тогда и говори — до полной победы!»[3071]

Министр внутренних дел Никитин: «Толпа прорвала окружавшую нас охрану, и если бы не вмешательство Антонова, то я не сомневаюсь, что последствия были бы для нас очень тяжелыми. Нас повели пешком по Миллионной, по направлению к Петропавловской крепости. Антонов в пути все время торопил нас, опасаясь самосудов… Когда мы вышли на Троицкий мост, нас встретила толпа солдат и матросов. Матросы кричали:

— Чего с ними церемониться, бросайте их в Неву.

Тогда мы взяли под руки караульных и пошли с ними шеренгой. В это время с другого конца моста началась усиленная стрельба… Сопровождавшая нас толпа моментально разбежалась, что и спасло нас от самосуда. Мы все легли на землю вместе с караульными»[3072].

Очередное российское правительство, как и в феврале, отправлялось в тюрьму. Чтобы больше не возвращаться к его судьбе, скажу, что министров-социалистов выпустят в конце октября, а остальных — через несколько месяцев. Судьба их ждала очень разная. Большая часть эмигрировала. Терещенко и Коновалов успешно занимались бизнесом за границей. Малянтович сгинет в ГУЛАГе в 1939 году. Работника советской кооперации Никитина, функционера ВСНХ Гвоздева и работника Наркомздрава Кишкина в 20-30-е годы неоднократно арестовывали, но умерли они на воле. Министр просвещения Салазкин возглавит Институт экспериментальной медицины, а министр путей сообщения Ливеровский еще спроектирует «дорогу жизни» в блокадный Ленинград. Самая парадоксальная судьба ждала председателя Главного экономического комитета Третьякова. Он станет вице-премьером в правительстве Колчака, а затем советским разведчиком, которого поймают и расстреляют немцы в 1942 году.

Известие о взятии Зимнего дворца быстро достигает и Смольного, и Городской Думы.

В 3.10 после часового перерыва Второй съезд Советов возобновил свою работу. «Несмотря на уход отколовшихся делегатов, зал заседания был набит народом и шумел, как море»[3073].

Люди стояли с вытянутыми лицами и слушали Каменева, который оглашал только что полученную от Антонова-Овсеенко телефонограмму: Зимний взят, правительство арестовано. «Хотя все уже успели узнать весть, из уст в уста, но официальное сообщение падает тяжеловеснее, чем пушечный салют, — писал Троцкий. — Прыжок через пропасть, отделяющую революционный класс от власти, совершен. Изгнанные в июле из особняка Кшесинской большевики вступили теперь властителями в Зимний дворец. В России нет другой власти, кроме этого съезда… Победа становится бесспорной, когда неприятельский штаб в плену»[3074]. Был зачитан список арестованных министров. «Имя Терещенко вызвало смех и аплодисменты. Имя Пальчинского было встречено криками и свистом»[3075]. Кто-то из левых эсеров возражает против ареста министров-социалистов: