Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Затем Керенский на какое-то время оставил семью в покое. Они постарались вернуться, насколько это вообще было возможно, к тихой семейной жизни. 17 апреля Нарышкина написала в дневнике: «Сегодня Цесаревич мне рассказал: «Папа устроил нам экзамен. Остался очень недоволен и сказал: «Чему же ты научился?» Юные девицы предложили свои услуги в качестве учительниц, а венценосные родители последовали их примеру. Император взял на себя задачу преподавать историю и географию, Императрица — закон Божий и немецкий язык, Иза — английский, Настенька — историю искусств и музыку. Это очень хорошо, так как занимает их и вносит культурную струю в их демократизированный быт»[488].

Философ Василий Васильевич Розанов писал о Николае: «Он не ломался, не лгал. Но видя, что народ и солдатчина так ужасно отреклись от него, так предали (ради гнусной распутинской истории), а также дворянство (Родзянко), как и всегда фальшивое «представительство», и тоже — и «господа купцы», — написал просто, что, в сущности, он отрекается от такого подлого народа. И стал (в Царском) колоть лед. Это разумно, прекрасно и полномочно»[489].

Лучшая армия в мире. Была

«Уверенно скажу, что армии, равной нашей, не было в мире»[490]. Это слова генерал-лейтенанта Януария Казимировича Циховича, командовавшего 12-й армией, из записки, датированной 12 марта 1917 года. И ведь он был прав.

Россия к моменту Февральской революции располагала самой мощной и многочисленной военной машиной из всех, когда-либо созданных до того времени в истории человечества. На фронте, протянувшемся от Балтийского до Черного моря и от Черного до Каспийского, стояли 68 армейских и 9 кавалерийских корпусов. Андрей Медардович Зайончковский с полным основанием подтверждал, что «русская армия достигла к этому времени по своей численности и по техническому снабжению ее всем необходимым наибольшего за всю войну развития»[491]. Что должно было отразиться на ситуации на фронте.

Да, немцы оккупировали Польшу, Литву, небольшую часть Западной Белоруссии. Но, скажем, в 1941 году германские войска продвинулись на Запад гораздо дальше едва ли не на второй день войны. В начале 1917 года ничего катастрофичного не было. Кроме того, наши войска уже занимали значительную территорию Австро-Венгрии в Галиции. В Турции была захвачена громадная территория от побережья Черного моря до границ Персии в 100 000 квадратных верст, при ширине около 400 верст и глубине около 250 верст»[492].

У российской армии было множество слабостей, но у армии любой другой страны мира в тот момент слабостей было гораздо больше. Российская армия — вместе с союзными — в начале 1917 года стояла на безусловную победу. Немецкий главком генерал Людендорф с полным основанием подтверждал, что «только русская революция спасла нас от гибели»[493]. Генерал Макс Гофман, непосредственно планировавший операции на Восточном фронте, написал в дневнике 20 февраля (5 марта): «Если бы они три недели назад начали наступление… мы бы полетели к черту»[494].

В течение месяцев от самой мощной на планете армии не останется ничего. Причем произойдет это почти без крупных боев. Российскую военную машину очень эффективно уничтожит новая российская власть, в чем ей помогут и большевики. «Мы уверенно рассчитывали на то, что революция понизит боеспособность русской армии, — замечал Людендорф, — наши предположения оправдались»[495]. С лихвой и очень быстро.

И именно армия (а затем и то, что от нее осталось) сыграет решающую роль во всех ключевых событиях 1917 года.

Никакие исследования не подтверждают наличия сильных оппозиционных настроений в военной массе до февраля 1917 года, если не считать ряд запасных полков и высшее армейское руководство. На фронте никто не чувствовал приближения бурных событий. Командир 15-й Сибирской стрелковой дивизии генерал Владимир Федорович Джунковский писал: «Никаких слухов, никаких признаков не было. На фронте было спокойно, моя дивизия стояла стойко на позиции, свято и непоколебимо продолжая выполнять свой долг перед царем и Родиной, перенося и невзгоды и всякие лишения с полным самоотвержением»[496].

И многие военачальники хорошо понимали, чем грозит крушение власти в период войны. Воспоминания высших офицеров одинаково описывают реакцию на новость об отречении императора Николая II и Михаила Александровича во фронтовых частях — шок, недоумение, подавленность, надлом. «Войска был ошеломлены — трудно определить другим словом первое впечатление, которое произвело опубликование манифестов. Ни радости, ни горя. Тихое, сосредоточенное молчание… И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы»[497], — свидетельствовал Деникин.