Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем

Кроме того, и Временное правительство и Советы активно боролись за симпатии пролетариата, доказавшего свою силу в февральские дни. «Рабочих подкупали всего реальнее — головокружительным подъемом заработных плат, — замечал Бубликов. — Иногда эти платы получали прямо фантастический характер. Подростки, женщины, простые чернорабочие временами получали больше, чем квалифицированные рабочие в Америке… И за какую работу! Ровно вдвое менее производительную, чем до революции!»[624]. На 18 металлургических предприятиях Донецкого бассейна, прибыль которых в 1916 году составила 18 млн рублей, рабочие требовали увеличения зарплаты на 240 млн. На Урале, где общий оборот всех предприятий составлял 200 млн рублей, рабочие потребовали увеличить им заработную плату на 300 млн. И на меньшее не были согласны[625].

Как же в таких условиях повышать производительность труда? Призывами и уговорами. 8 апреля Временное правительство обращалось к труженикам оборонных предприятий: «За работу же, граждане рабочие, и помните, что эта усиленная работа сможет спасти жизнь наших героев-страстотерпцев. За работу, и будьте уверены, что со своей стороны Временное правительство примет меры к тому, чтобы ваша добавочная сверхурочная работа оплачивалась особо, если это не было предусмотрено ныне выплачиваемой вам заработной платой»[626]. Нельзя сказать, что рабочие сильно верили правительству или были озабочены работой сверхурочно, когда и без работы зарплата росла кратно.

Откуда взять деньги на повышенную зарплату? «Уже теперь приходится оплачивать труд не за счет доходов, а за счет основных капиталов, которые будут израсходованы в краткий срок, и тогда предприятия будут ликвидированы»[627], — писала газета «Современное Слово». Представители промышленности — в целях компенсации — не без оснований требовали повышения государством цены на оборонную и иную продукцию, которая производилась по госзаказу. Таким образом, бремя повышения зарплаты перекладывалось на бюджет[628].

На него же легло бремя всеобщей коррупции и растащиловки. «Началась положительная вакханалия, соединившая всех в безудержном стремлении под флагом демократизации брать, рвать, хватать, сколько возможно, из государственной казны, словно боясь упустить время безвластия и не встречая противодействия со стороны правительства»[629], — замечал Деникин. Стремительно росли расходы на госаппарат и конторы, занимавшиеся распределением скудевших ресурсов. Содержание продовольственных комитетов, распределявших продукты, обходилось в 500 млн рублей — больше, чем стоимость хлеба, который они распределяли. Земельных комитетов, статус которых даже не был точно определен — в 140 млн и т. д.

Кратное в течение одного-двух месяцев повышение заработной платы сделало всю российскую экономику нерентабельной. «Индустриальную буржуазию освободили от каких-либо доходов весьма быстро, — подчеркивал Бубликов. — Большие заводы еще держались и держатся, залезая в неоплатные долги, ибо стоимость производства сплошь и рядом превышает контрактную плату, но мелкие промышленные предприятия закрывались десятками»[630]. Производство в реальном секторе дезорганизовалось скачкообразно.

Нокс скрупулезно сообщал в Лондон информацию о российских экономических индикаторах. 1 (13) апреля после общения с членами правительства он написал: «В Петрограде объемы производства за месяц… снизились на одну или даже на две трети по сравнению с февральскими показателями. На заводах в других городах дела обстояли получше, но это только потому, что революционная волна еще не успела туда докатиться… Объемы производства на заводах упали в основном из-за того, что рабочие арестовали или изгнали инженеров, а сами большую часть рабочего времени проводили на митингах».

Через месяц Нокс аккуратно информирует свое правительство: «Объемы производства на заводах, как правило, сократились на 40 % в связи с введением восьмичасового рабочего дня, а также отказом рабочих трудиться дополнительное время в отсутствие достаточного количества квалифицированного персонала для организации дополнительных смен. В среднем до 40 % инженерного состава было изгнано рабочими с фабрик и заводов. Порой эта цифра достигает 80 %»[631]. К июню в Петрограде закрылось 20 % промышленных предприятий. К августу, зафиксирует Деникин, «важнейшие производства военных материалов понизилось: орудийное на 60 %, снарядное — на 60 %, авиационное — на 80 %»[632].

Разладился транспорт.