Октябрь

Однажды ночью остановили и стали грабить Джека (Джона) Рида. Но он знал несколько слов по-русски и объяснил, что он американец и социалист. После чего ему незамедлительно вернули его имущество, сердечно пожали руку и радостным отпустили восвояси. В другую ночь остановили и ограбили одну женщину. Она была русской и трогательно объяснила, что живет далеко и ей нужны деньги на трамвай. Ее мольбы возымели эффект. Ей вернули рубль и дали следующую инструкцию: «Если какие-нибудь солдаты снова начнут Вас грабить, просто скажите им, что товарищ такой-то уже Вас ограбил, но оставил рубль, чтобы Вы смогли добраться домой».

А. Егоров

Одним из важных мероприятий было поддержание на улицах революционного порядка. В районе к тому времени был организован штаб Красной гвардии под руководством Воробьева и Дункена. Штаб поручил нам ведение охранной службы.

Мы знали, что дело это нелегкое. Время стояло тревожное. Всякие темные силы старались использовать все пути и средства, чтобы сбросить большевиков.

На улицах, как только скоплялись кучки людей, сейчас же появлялись «агитаторы», призывавшие слушателей к свержению Советской власти, к созыву Учредительного собрания и т. д. Приходилось нам эти собрания разгонять, а злостных «агитаторов» арестовывать.

Мне также пришлось работать по ликвидации уголовного элемента. Надо сказать, что уголовщики тогда действовали особенно активно, а это, конечно, вело к недовольству среди населения, рождало всякие слухи, сеяло панику.

Однажды я стоял на посту — угол Смоленского и Прогонной. Подбегает ко мне женщина и говорит:

— У меня были грабители, забрали все — до нитки. Я солдатка, заступиться за меня некому. Помоги, товарищ!

Я спрашиваю:

— А куда пошли грабители?

— А вон туда, к Семянниковскому заводу, к чайной.

Я побежал туда. Смотрю — около чайной сидят трое, делят какие-то вещи. Я их арестовал и отвел в штаб.

Улики имелись налицо, и суд был короткий.

— Что с ними делать?

— Расстрелять!

Вопрос решили общим голосованием. Грабителей отвели вниз и расстреляли.

Да иначе и нельзя было: грабежи в те дни являлись преступлением не только уголовным, но и политическим, и бороться с ними можно и нужно было только самыми решительными мерами.

Мадлен Доти

Из дворца Николая Николаевича я отправилась на квартиру Максима Горького. Несколько дней назад я уже была там и встретила мать Терещенко и жену Коновалова. Терещенко и Коновалов — это двое министров, заключенных в Петропавловскую крепость. Эти мать и жена извели себя тревогой. Со своей дилеммой они обратились к Максиму Горькому. Последний оставался единственным интеллектуалом, который еще не покинул большевиков. Он делал большое дело. Он критиковал, осуждал, но и пытался помочь. Каждый день его газета «Новая жизнь» вскрывала недостатки большевистского правительства. Ежечасно он подвергался опасности ареста. Но его позиция превратила его дом в убежище угнетенных. За помощью к нему приходили и рабочие, и графини.

Мария Андреева, соратник Горького на протяжении двадцати лет и де-факто его жена, была очаровательной хозяйкой. Именно она ободрила расстроенных женщин и пригласила их к чаю. Именно она пообещала посетить заключенных мужчин. Именно она рассказала Горькому о ревматизме Коновалова. Когда Горький услышал об этом, он подошел к телефону и договорился, чтобы его врач посетил больного. Когда женщины уходили, у них в глазах были слезы радости и благодарности.

Мария Андреева рассказала мне, как она провела тот день. Она побывала в Петропавловской крепости. Она видела заключенных мужчин. Она обнаружила, что Коновалов очень болен, заключенные прошли через суровое испытание. Коновалов опрометчиво написал своему другу письмо, осуждающее большевистское правительство и декларирующее, что Россию продают Германии. Это письмо попало в руки солдат-охранников. Они были в ярости. Они бросили Коновалова в карцер — темную камеру в подвале, где от стен начло влагой. Когда другие заключенные услышали о бедственном положении Коновалова, то устроили совещание. Было решено, что Коновалов слишком болен, чтобы остаться в живых при таком обращении с ним. Они решили провести акцию протеста. Министры, генералы и другие политические заключенные решили объявить голодовку. Они не собирались отставать от воинствующих суфражисток.

Министры и генералы доказали, что их голодовка эффективна. Солдаты забеспокоилась, затем пришли в ярость. Они вывели маленькую общину во двор и выстроили у стены. Последовал ультиматум: «Мы вас расстреляем, если вы не прекратите голодовку».

Но свет снизошел на трех кронштадтских матросов. Они внезапно сделали шаг вперед. «То, что мы делаем, неправильно, — заявили они. — Это противоречит всем принципам братства. Этих людей можно расстрелять, только перешагнув через наши трупы».

Их мужество победило. Ангел в русском солдате взял верх. Заключенных отправили обратно в их камеры, а Коновалова выпустили из тюрьмы.

«Но, — сказала Мария Андреева, закончив свой рассказ, — в другой раз все может сложиться по-другому. Мое сердце болит, когда я думаю о будущем».