Октябрь

После моего возвращения в Америку я прочитала, что в Петропавловской крепости были убиты два министра. Я полагаю, одним из них был министр финансов. Ночной охранник вошел в камеры и заколол мужчин. Это не было деянием Советской власти, это было делом той дикой, мстительной силы, которая сорвалась с цепи в России. Как жаль! Потому что русский обладает бесконечными возможностями. Он и ангел, и зверь. Над ним могут властвовать как высокие идеалы, так и низменные страсти. Но у Советского правительства нет времени, чтобы научить идеалам. В своей отчаянной борьбе за выживание, в своей борьбе за равенство оно использует диктаторские методы.

Только голос Горького возвышается над этим водоворотом, призывая к умеренности, к терпению, к возвышенным методам наряду с возвышенными принципами, призывая к духовному возрождению наряду с экономическим равенством. Вот его слова, которые появились в одно прекрасное утро в его газете «Новая жизнь»:

«Весь вопрос в том, принесет ли революция духовное обновление? Сделает ли она людей честнее и искреннее? Или жизнь человека стоит так же дешево, как раньше? Новые чиновники так же грубы, как старые? А старые зверства все еще существуют? Осталось ли прежнее жестокое обращение с заключенными? Осталось ли взяточничество? Разве не правда, что у грубой физической силы всего лишь поменялись хозяева и что не было никакой новой духовной реализации?

В чем заключается смысл жизни? В духовной реализации, в развитии всех наших способностей для добра.

Время для этого еще не пришло. Сперва мы должны захватить власть силой. Такой ответ был мне дан. Но нет яда более опасного, чем власть над другими. Мы не должны это забывать, иначе яд отравит нас. И тогда мы станем худшими людоедами, чем те, против кого мы боролись всю свою жизнь. Наша революция должна быть революцией сердца и ума, а не революцией штыка».

ПРИЛОЖЕНИЕ 1 РАССКАЗ АНАРХИСТА О ШТУРМЕ ЗИМНЕГО ДВОРЦА

Это не были организованные отряды, это была обычная революционная толпа.

Федор Другов

Я лежал в военном госпитале, когда мне сообщили, что назревают серьезные события. Я, несмотря на протесты врача, выписался и помчался прямо в Смольный, не показавшись даже родным. Там я встретил Марусю Спиридонову, которая мне объяснила все и сообщила, что левые эсеры выступают вместе с большевиками против Временного правительства. Она попросила меня войти в Петроградский Военно-Революционный Комитет (ПВРК), в который большевики не хотели пускать левых эсеров, а меня, анархиста, готовы были терпеть как посредника между двумя крайне левыми партиями.

После переговоров с Лениным я был введен в состав ПВРК. Он помещался в двух комнатах верхнего этажа Смольного, в северном конце коридора. Возле него в отдельном помещении находился Ленин, а напротив — военный штаб Антонова. По окончании II Съезда Советов рабочих и солдатских депутатов, принявшего постановление о передаче власти Советам, председатель ПВРК Дзержинский (sic!) предложил мне поехать к Зимнему дворцу и выяснить положение. Доехав по Невскому до Морской улицы, я сошел с автомобиля и направился пешком.