Октябрь, который ноябрь

Лоуд с интересом, уже открыто и прямолинейно глянула на обсуждаемый объект:

— С бородкой и окулярами получается вшивая интеллигенция. В смысле, пока еще не вшивая, но все одно. Гм, приставляем, значится, растительность и окулярчики… Очень похожего я в нашем Гуляйполе видела, он культотделом занимался. Очень идейная светлая личность. Но тот не курил и все время в носу ковырялся. Ответственный был товарищ, кажется, его под Мелитополем убили. Но это определенно не он. В общем, отрывай, Светлоледя, филе от стула, дрейфуй к бару. Объект должен забросить швартовы.

— Да с какой стати он нам нужен? Явно не из тех, не из искомых.

— «Из тех, не из тех». Он непонятный, без бороды, хотя должен наоборот. Курит и в нос не лазит. Получается, никакого алиби у него нет! Чего тебе еще? Подсекай и веди к берегу — здесь я разберусь.

— Что значит «веди»?! — возмутилась Катрин. — На основании чего? Возможно, с бородой я ошибаюсь. С Чеховым путаю. Что-то у них общее…

— Если Чехов побрился, значит, скрывается и на подпольном положении. На такое резкое бритье без веских оснований не идут.

— Чехов уже умер. Кажется в девятьсот четвертом…

— Ага, значит явное несоответствие с основной «калькой», — Лоуд зашуршала газетой. — Уже интересно.

— Но это не Чехов… — Катрин осознала, что купилась. — Полагаешь, все равно интересен?

— А с чего иначе мы битых пять минут о нем толкуем? — л-кавалер выдернул за цепочку часы, вдумчиво прослушал первые такты мелодии и захлопнул крышку — часы были отнюдь не иллюзорные, золотые и новые. Видимо, новообретенные — оборотень тяготела к точным механизмам. — Давай рассуждать здраво. Мы понятия не имеем, как выглядят искомые нами лица. Но однозначно они склонны к авантюрам. Подойти к тебе — такой влекущей, холодной и опасной, разнузданной и недоступной — явная авантюра. Вот и проверим. Давай, отрывай корму от стула, авось не развалишься.

* * *

К бару она пошла. Абсолютно европейские свободные манеры — в Петербурге одинокое питие дам у стойки еще не привилось. Но она определенно русская — есть нечто этакое в лице и улыбке. Берет бокал светлого вина, стыдливо именуемого в меню «морс Летний»…

Алексей Иванович аккуратно отправил в рот последний ломтик «прошутто ди Парма». Что ж, судьба. Никакого флирта — исключительно интерес литератора и поэта. Атавизм — с литературой покончено! — но в данном случае простительный.

— Прошу извинить за любопытство — крымское у вас в бокале? Оттенок показался весьма знакомым.

Не вздрогнула, обернулась в полнейшем спокойствии:

— Да вы знаток. Массандра. Ностальгия, знаете ли.

— О, так вы крымчанка? — уже машинально продолжил обдуманное удивление Алексей Иванович. — Предположу Ялту — не ошибусь?

Вблизи ее глаза показались абсолютно неземными: в столь пронзительные изумруды — завораживающе живые, меняющие оттенки от нежной зелени майского луга до угрюмой хвои векового соснового бора — поверить невозможно!

Алексей Иванович судорожно напомнил себе что женат, что не время, и вообще он проклят и забыт.

— Ялта? — слегка удивилась незнакомка. — Едва ли. Севастополь мне почему-то ближе.

— Балаклава! — торжествующе воскликнул бывший писатель. — Несомненно! Загар вас выдает. Случайно с Александром Ивановичем не знакомы? Вы — совершеннейший его персонаж.

— Александр Иванович? — в замешательстве переспросила незнакомка. — Увы, не могу припомнить.

— Александр Иванович Куприн, — снисходительно улыбнулся Алексей Иванович. — Есть, знаете ли, такой небезызвестный литератор.

— О, сразу не сообразила. Как же, «Поединок», «Штабс-капитан Рыбников»… А я, значит «совершеннейший его персонаж»? Пардон, из «Ямы», что ли выбралась?

Ни тени смущения, непоколебимо уверена в себе, не так юна, как казалось издали и в лице легчайшая неправильность — должно быть в детстве упала и рассекла бровь. Но страннейшим образом, все эти незначительные недостатки превращаются в необъяснимое очарование.

— Господи, но почему же непременно «Яма»?! — засмеялся бывший поэт. — Я говорил лишь о яркости и уникальности образа.

— Польщена, но этак и до тургеневских барышень недалеко, а они меня смущают чистотой и стерильностью. Послушайте, а я вас, наверное, знаю. Не соизволите представиться?

Алексей Иванович извинился и назвался.

— Вот теперь узнала, — она легким движением обвела свой точеный подбородок. — Без бороды внезапно помолодели и не такой уж сухой академический классик. Кстати, знаете, одна моя очень хорошая знакомая пыталась понять русскую душу и русский язык по вашим книгам.

— Удалось?

— Едва ли. Русские вообще неудобны для восприятия и классификации.

Алексей Иванович глотнул летнего вина и горько кивнул:

— Да, мне недавно ткнули: «да, скифы вы, да, азиаты вы».

— С раскосыми и жадными очами? Известные строки, но заведомо запутывающие нескифских читателей.

— Помилуйте, но отчего же строки «известные»?! — изумился Алексей Иванович. — Уж мне бы не знать.