Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Товарищи комиссары мигом поднялись, отвели допрашиваемого к другому столу, а один из товарищей стал в стороне и, по заведенному порядку, зорко наблюдал за прибывшим матросом.

Матрос приподнялся и, перетягиваясь ко мне через стол, шепнул: - У нас бунт! Власть решили взять в свои руки, аресты производят…

Я знал, как страшно преувеличивают события те, кто, преследуемый их тенью, спешит рассказать их другому, - почему нисколько не удивился всему этому волнению товарища и сейчас же спросил его: - Что же делают ваши ребята? - Пьют, оружие, бомбы с корабля навезли, арестовали трех офицеров на улице, - хотят расстрелять их. - Кто у вас там стоит? - В наш гвардейский экипаж, кроме нас, поместили с «Республики» - очень шумный народ…

Мне сразу стало все ясно. Эти матросы были анархистами, все более и более общественно разлагавшимися.

С ними уже были истории крайне неприятного свойства, и от них надо было ожидать и в будущем много всевозможных осложнений. Понемногу выяснилось, что матросы-анархисты решили, никого не спросясь, арестовывать на улицах не понравившихся им граждан, производить обыски и брать выкупы, что сейчас они арестовали трех офицеров, держат их в «курятнике», где они почти окоченели, и что ночью, без всякого суда и следствия, они хотят этих офицеров расстрелять лишь потому, что они офицеры.

- Если хотите, чтобы этого не случилось, надо сейчас же туда ехать, - добавил матрос.

«Значит, - подумал я, - что мы ожидали, то и случилось».

Анархисты желают анархии, полной безалаберщины и самоуправства, а мы желаем установить революционный порядок и строгую революционную законность. Рабочие сплошь на нашей стороне, огромное число войск тоже, но отдельные части разложились, и ими надо пожертвовать во имя блага революции, и чем скорей, тем лучше. Надо ликвидировать их центры и немедленно разделить массу.

С таким настроением я пошел к Владимиру Ильичу, чтобы передать обо всем случившемся, посоветоваться с ним и получить от него директивы.

Владимир Ильич отнесся к этому делу очень серьезно. Его до крайности возмутили самовольные аресты, произведенные матросами на улицах.

- Как! Там, где находится центральное правительство, совершаются подобные дела! Это недопустимо! Мы должны тотчас же, из-за престижа власти, все это ликвидировать!

Я предупредил его, что, на фоне всеобщего эпидемического пьянства в солдатских частях, это не так уж легко будет сделать, но согласился, что сделать это необходимо во что бы то ни стало и прежде всего проверить все на месте, для чего, - сказал я ему, - поеду сейчас же туда, в помещение гвардейского флотского экипажа и произведу тщательное следствие.

- Но не опасно ли это будет для вас? - неожиданно задал мне вопрос Владимир Ильич.

Я сказал ему, что там, где опасно, тут-то мы, деятели 75-й комнаты Смольного, и должны быть, да, кроме того, никакой опасности я, по существу, не вижу, что многих матросов с корабля «Республика» я знаю лично и что думаю, что все обойдется благополучно, а действовать надо немедленно.

- Я напишу вам предписание о следствии от Совнаркома, а вы прочтите матросам, я думаю, это вам поможет… - Очень даже…- ответил я ему.

И он быстро написал предписание на мое имя, требуя произвести самое тщательное расследование всего дела и обязательно сейчас же по телефону сообщить ему о результатах.

Я понял, что о телефоне он, заботясь обо мне, написал нарочно, чтобы дать мне возможность в критическую минуту иметь с ним связь.

- Я обо всем доложу вам завтра, - сказал я ему, - теперь поздно, 12-й час ночи, и вас беспокоить я не стану. - Нет, нет, вы обязательно должны это сделать во исполнение моего предписания. - Слушаю-с, - ответил я ему по-военному. Он засмеялся, и мы расстались.

Я отлично понимал, что дело серьезное, и, идя по длинным пустым коридорам Смольного, обдумывал план действий.

Войдя в наше помещение, я тотчас же пригласил двух рабочих комиссаров ехать со мной и тут только заметил, что возле стола сидел мой друг Демьян Бедный, с любопытством наблюдавший кипевшую жизнь нашей комнаты и разговаривавший с рабочими.

Я сказал ему, что сейчас еду к матросам. Демьян Бедный высказал желание поехать «посмотреть матросню», и я охотно пригласил его с собой.

Отдав все распоряжения на ночь, мы живехонько собрались, и все четверо двинулись из Смольного, где у парадного уже стоял дежурный автомобиль.

III.

Матрос, приехавший в Смольный, очень нервничал. - Вы только не говорите, что я к вам приезжал, - шепнул он мне, - я как есть партейный, потому и приехал, потому что беспорядок! Нешто так можно? К примеру, я начну арестовывать, вот он, или, к примеру, вот ты, - указывал он на всех нас, - что из этого получится? Одно плутовство, безобразие, - для этого есть наша власть, вот это ее дело… А они - уж народ! - убьют, нипочем убьют…

Не доезжая до здания 2-го гвардейского флотского экипажа, которое расположено неподалеку от Дворцового моста, матрос запросился слезть. - Я обегу с того края и вас встречу у крыльца, вот там, проезжая главный подъезд. И он быстро выскользнул из автомобиля.