Моя очередь. Никогда, кажется, не чувствовал себя я так хорошо. Слова льются свободно. Солдаты громко приветствуют Петроградский Совет и Военно-революционный комитет и до жуткости внимательно слушают. Ставлю вопрос резко. Указываю, что только с боем мы можем вырвать власть из рук Временного правительства; призываю беспощадно расправиться с теми, кто выступит против нас и останется по ту сторону баррикад. Вижу, что не сказал ничего нового, а лишь выразил общее настроение. Понимаю, что собравшиеся здесь не только умеют громко хлопать, но и будут хорошо стрелять. После меня выступают ораторы из среды солдат. Все как один заражены общим настроением, все готовы к выступлению по первому призыву Военно-революционного комитета. По окончании митинга идем в гарнизонный клуб, здесь знакомлюсь с тов. Жендзяном и его помощником Тарасовым-Родионовым. Особенно выгодное впечатление производит на меня Жендзян. Прошу его держать наготове для вызова взвод кольтистов.
Тем временем в клуб приходит тов. Тер-Арутюнянц, назначенный еще до меня Военно-революционным комитетом комиссаром арсенала. Он крепко жмет мне руку и сообщает о своих делах. У него не все гладко. Бывший начальник арсенала прапорщик Филиппов, по убеждению, кажется, правый эсер и любимец местной команды (о которой я говорил выше), никак не хочет считаться с Арутюнянцем и выполнять его приказания о выдаче оружия. Между тем завладеть арсеналом — вопрос первостепенной важности для нас. Уже поступают, требования от рабочих на оружие, нужно их снабдить им во что бы то ни стало. Спешим в арсенал; часовой еще у входа, несмотря на все мои и Арутюнянца доводы, не хочет пропустить. Наконец, после долгих препирательств, проникаем в караульное помещение. Здесь нас встречает изящно одетый, выхоленный, с почти женскими руками и миловидной физиономией, прапорщик. Арутюнянц сообщает мне, что это и есть Филиппов. Рекомендуюсь ему как представитель Военно-революционного комитета и предлагаю его именем немедленно передать командование караулом и заведование складом тов. Арутюнянцу. Филиппов сильно волнуется и растерянно начинает доказывать всю недопустимость предъявленных к нему требований, ссылаясь на воинские уставы и свою офицерскую честь. Мы продолжаем упорно настаивать и указываем, что в случае нежелания подчиниться нашим требованиям мы принуждены будем прибегнуть к его аресту. Видимо, эта угроза и была якорем спасения для Филиппова. Он беспрекословно подчиняется и заявляет, что не видит иного выхода из создавшегося положения, как тот, который мы ему предложили. Но по всему его виду я чувствую, что он доволен такой развязкой; ведь теперь у него есть отговорка, что он силою снят с поста и его «офицерская честь» не пострадает.
Мы решили подвергнуть Филиппова домашнему аресту и отобрали у него оружие. Караул известие об аресте встретил довольно спокойно, и лишь унтер-офицер, бывший разводящий, пытался запротестовать, заявив, что он не имеет права, без особого приказания коменданта, исполнять распоряжения Арутюнянца, который принял на себя обязанности начальника арсенала. Но и это слабое сопротивление было быстро сломлено. Арутюнянц вступил в новую должность и начал энергично действовать, выясняя имеющиеся на складе запасы и знакомясь с постановкой дела и администрацией.
Для предупреждения всяких неожиданностей мною было дано распоряжение выслать для смены караула арсенала надежный взвод от команды Кольта (до этого охрану склада несла местная команда). Филиппов между тем ушел, дав нам честное слово удалиться из крепости на квартиру и не выходить из нее до моего распоряжения. Тов. Павлов после его ухода сообщил мне, что есть основание опасаться осложнений со стороны местной команды, в которой Филиппов пользовался большой популярностью и которая, по мнению Павлова, будучи недовольна таким оборотом дела и под давлением Филиппова, может выступить. Не знаю почему, но я не разделил опасений Павлова и был твердо уверен, что весь инцидент обойдется благополучно. Уж больно жалким показался мне этот прапорщик. Моя уверенность, как видно будет из последующего, не обманула меня.